Последних, учеников тамошних, уже чисто киевских учебных заведений, насчитывалось свыше восьмисот человек, – так что даже указанные нами «потери» нисколько не могли отразиться на числе тех, кто среди них еще оставался доучиваться, твердо решив посвятить себя какой-нибудь иной человеческой деятельности.
Все вчерашние семинаристы, как и предполагалось, без труда становились учениками столичных госпитальных школ.
* * *
Однако же эта, совершенно новая профессия для них профессия, в конце концов, не каждому среди них приходилась по душе.
Не все среди принятых вновь лекарских учеников были способны и готовы к самоотверженному, упорному труду, к беспрерывному штудированию громоздких «ученых» книг, напичканных к тому же какими-то сверх заумными знаниями.
Не все смирялись и с жесткими требованиями дисциплины, с которой никак нельзя было сравнивать ту, более или менее демократичную обстановку, которая обычно царила во всех духовных семинариях, и даже в московской Славяно-греко-латинской академии, да и в самой, наиболее прославленной среди них, – старинной Киевской…
Среди отобранных и уже зачисленных в лекарские школы новобранцев, к тому же, попадалось немало различного рода гуляк и выпивох, – несмотря на их еще довольно юный возраст.
Некоторых из них, уже явно неисправимых гуляк, все-таки приходилось изгонять из лекарских школ, однако значительное большинство их каким-то чудесным образом удавалось вразумить, перевоспитывать и обучить чему-то, в конечном итоге – довести до потребных кондиций и до соответствующих практических знаний и навыков.
Учеба же всех, остававшихся в лекарских школах, и впредь осуществлялась в соответствии с достаточно широкими программами.
В весьма сжатые сроки изучалась «сухая анатомия» человека, то есть, – ее сугубо теоретическая часть. Анатомию удавалось изучить на каких-то засаленных сильно рисунках и таблицах
[13], на щелкающих своими мельчайшими костяшками самых разнообразных скелетах.
А за ней уже следовала и «мокрая анатомия», – тоже на сплошь осклизлых человеческих трупах, которые еще при жизни данных людей числились совершенно безродными или же какими-то абсолютно бездомными существами…
Изучались также физиология, а равно и патология, фармакология и, конечно же, мать, вернее – царица, всего тогдашнего медицинского знания – госпожа хирургия.
Лекции, как не раз уже отмечалось, читались если не на чистом латинском, то на строгом немецком языке. Поскольку большую часть преподавателей, особенно же – в столичных лекарских школах, по-прежнему составляли собою природные немцы, наводняющие тогда, почитай, всю Россию.
В первую очередь это касалось ее главного, столичного города, – многолюдного Санкт-Петербурга, как и прежде, поражавшего своей неимоверной, просто какой-то непостижимой – веротерпимостью… Тем более, что и на императорском троне вскоре оказалась природная чистая немка…
Конечно, остальные природные немцы вызывали одни лишь насмешки среди разноликой массы учащихся из простонародья, стоило только им, преподавателям, предпринять хоть какую-нибудь, даже крошечную попытку перейти на кондовый русский язык…
В те годы не за одним чужеземным профессором водились всяческие, более или менее пространные анекдоты, посвященные уже одним их подобным усилиям.
Однако у каждого из профессорского состава, как правило, имелся свой штатный помощник, называемый всеми прочими лекарскими учениками – его благородием и господином адъюнктом.
Это был человек – довольно еще молодой, говорящий обыкновенно на русском языке, с которым ученики могли заново и более детально не раз и не два еще проштудировать все, поведанное накануне самим господином профессором. И только затем уже все, накануне изученное «всухую», – подтверждалось их собственными наблюдениями над живой человеческой натурой…
Госпитальное начальство тоже, как правило, постоянно заботилось о том, чтобы в библиотеке, которая постепенно становилась непременной частью любой лекарской или даже подлекарской школы, – набиралось в достатке необходимых учебников и прочих учебных пособий: рисунков, муляжей и всякого иного подсобного материала, такого необходимого для более подробного усвоения хотя бы азов анатомии.
Ученики же, освобожденные от всяческих житейских забот, могли уже полностью сосредоточиться теперь на изучении таких потребных и нужных им медицинских дисциплин и самых разнообразных предметов, как правило, – такого же, чисто медицинского пошиба.
Глава II. Очень необходимые правительственные указы и разного рода распоряжения
1761 год ознаменовался тем, что в нем, аккурат точно весною, почти уже на самом излете всего царствования императрицы Елизаветы Петровны, были обнародованы указы, в силу которых всем учащимся, окончившим когда-либо лекарские школы, – разрешалось продолжать свое дальнейшее образование за рубежами российской родины, то есть, – уже за ее государственными границами.
Лучшие среди выпускников отправлялись туда на казенный счет, но, при желании и более или менее подходящей материальной возможности, этим правом могли воспользоваться также и так называемые своекоштные, то есть, те у кого имелось достаточно своих, собственных средств.
Обнародованные указы оказались последними добрыми делами, воплощенными в жизнь энергией Президента всей Медицинской канцелярии Павла Захаровича Кондоиди, который очень заботился о развитии всей отечественной медицины.
К сожалению, сам Павел Захарович так и не дожил даже до всенародного опубликования этих важнейших правительственных документов…
Он умер 30 августа 1760 года, будучи всего лишь пятидесятилетним.
Зато мы располагаем теперь самой широкой возможностью назвать имена первых девяти молодых людей, которые получили свои дипломы в петербургских лекарских школах и в том же, 1761 году, были отправлены для продолжения своей дальнейшей учебы в зарубежном Лейдене.
Вот их имена и фамилии:
Петр Погорецкий,
Иосиф Тимковский,
Фома Тихорский,
Касьян Ягельский,
Митрофанов Сила,
Матвей Крутель,
Алексей Сидорович,
Иван Ласкевич,
Иван Пешковский.
Еще трое, таких же новоиспеченных петербургских лекарей, отправились в том же году, однако – в еще более отдаленный от Санкт-Петербурга город Страсбург.
Это были —
