ВАКИЛЬ
Еврей Юсеф, мой рыночный знакомый, являлся теперь ко мне ежедневно, усаживался на диване и, беседуя со мной, совершенствовал свои познания во французском языке.
— Я узнал, — сказал он мне, — что вам нужна женщина, и я нашел для вас вакиля.
— Вакиля?
— Да, это означает посол, посланник
[15], в данном случае это честный человек, который должен вести переговоры с родителями невесты. Он приведет их к вам или проводит вас туда.
— О! Но что же это за девушки?
— Девицы честные. В Каире вы не найдете иных с тех нор, как его высочество отослал прочих в Иену, чуть ниже первых порогов.
— Хочется в это верить. Что ж, посмотрим! Приведите ко мне этого вакиля.
— Я его уже привел, он внизу.
Вакиль был слепцом, его сопровождал поводырь, который оказался его сыном, — высокий, крупный мужчина, державшийся очень скромно. Вчетвером мы сели на ослов, и в глубине души я очень веселился, сравнивая слепого с Амуром, а его сына — с Гименеем. Еврей, не раздумывая над этими мифологическими символами, поучал меня дорогой:
— В Египте можно жениться четырьмя способами: первый — жениться на коптской девушке в присутствии турка…
— Что это за турок?
— Это почтенный духовник, которому вы заплатите, а он прочтет молитву, будет сопровождать вас к кади и исполнит обязанности священника. В этой стране таких людей чтут как святых и все, что они совершают, считается праведным. Им нет дела, какую веру вы исповедуете, если вас не заботит их собственная религия; но на этот брак девушка знатного происхождения никогда не согласится.
— Хорошо, перейдем к следующему.
— Это уже серьезный брак. Вы — христианин, копты — тоже; вас обвенчает коптский священник, хотя для них вы и схизматик, при условии, что вы оставите выкуп этой женщине, если впоследствии разведетесь с нею.
— Очень разумно. А каков выкуп?
— Это зависит от условий. Нужно дать не менее двухсот пиастров.
— Пятьдесят франков! Черт возьми, женюсь, это вовсе не дорого!
— Есть еще третий вид брака — для очень совестливых людей, так принято в добропорядочных семьях. Коптский священник вас обвенчает в соответствии с ритуалом, и отныне вы уже не имеете права развестись.
— О, это уже серьезно. Значит, женившись…
— Постойте, предварительно нужно также оговорить размеры выкупа на случай, если вам вздумается уехать из страны.
— Значит, женщина становится свободной?
— Разумеется, и вы тоже, но до тех пор, пока вы живете в этой стране, вас связывают брачные узы.
— Ну что ж, это звучит достаточно убедительно. Какой же четвертый вид брака?
— Ну, об этом не советую вам даже помышлять. Вас женят дважды — в коптской церкви и во францисканском монастыре.
— Это смешанный брак?
— Это настоящий брак, если вы уедете, вы должны будете взять с собой жену; она последует за вами, возложив на вас заботы о детях.
— Значит, это пожизненно? И помилованию не подлежит?
— Разумеется, есть возможность составить контракт таким образом, чтобы впоследствии признать его недействительным… но, главное, остерегайтесь, чтобы вас не отвели к консулу!
— Стало быть, это будет брак по европейским канонам?
— Именно. Но если у вас есть знакомые при консульстве, нужно постараться, чтобы оглашение о браке не было опубликовано у вас в стране.
Меня удивило, что этот специалист по выращиванию шелковичных червей имел такие познания в вопросах брака, но он сообщил мне, что его часто приглашали участвовать в делах подобного рода, где он выступал в качестве толмача у вакиля, который умел изъясняться только по-арабски. Однако же все эти детали интересовали меня в последнюю очередь.
Мы ехали по коптскому кварталу, примыкающему к площади Эзбекия со стороны Булака, и почти достигли городской окраины. Знакомство с невестой должно было состояться в довольно бедном с виду доме, находившемся в глубине улицы, запруженной торговками травами и жареным мясом. Меня предупредили, что этот дом не принадлежал ни одной из семей, а просто был выбран в качестве нейтральной территории.
— Вы увидите двух невест, — предупредил меня еврей, — но если они вам не понравятся, позовут других.
— Прекрасно, но предупреждаю вас, если они будут в покрывалах, я не женюсь.
Египетский дворик
— Будьте спокойны, здесь не такие порядки, как у турок.
— У турок есть то преимущество, что они могут вознаградить себя числом жен…
— Нет, это совсем не так…
В комнате с низким потолком сидели трое или четверо мужчин в синих рубахах и, казалось, дремали; однако мне ничего не угрожало, так как поблизости находились городские ворота и охраняющий их караул. По каменной лестнице мы поднялись на внутреннюю террасу. Комната, куда нас провели, выходила на улицу, широкое окно с узорчатой решеткой выступало, как здесь принято, на полметра от фасада. Из этой комнаты-кладовой была видна вся улица; через боковые переплеты окон можно было наблюдать за прохожими. Обыкновенно здесь сидят женщины и, сами оставаясь невидимыми для посторонних глаз, следят за всем происходящим на улице. Мне предложили сесть, вакиль, его сын и еврей тоже расположились на диванах. Затем вошла коптская женщина в покрывале. Приветствуя нас, она приподняла свою черную буркуа, которая вместе с откинутым назад покрывалом напоминала головной убор евреек. Это была хатба (сваха), или, иначе говоря, вакиль женщин. Она сказала мне, что молодые особы заканчивают свой туалет. Тем временем всем принесли кофе и трубки. К нашему обществу присоединился седобородый мужчина в черном тюрбане — коптский священник. Две женщины в покрывалах, — наверное, матери — стояли у дверей.
Дело принимало серьезный оборот, и к моему ожиданию, признаюсь, примешивалось некоторое беспокойство. Наконец появились две девушки и по очереди подошли поцеловать мне руку. Я знаками пригласил их сесть подле меня.
— Пусть стоят, — сказал мне еврей, — это ваши служанки.
Но, как француз, я продолжал настаивать. Еврей обратился к ним и, видимо, объяснил, что таков странный обычай европейцев: женщины сидят в присутствии мужчин. Наконец они уселись по обе стороны от меня.
Их одежда из цветастой тафты и расшитого муслина создавала ощущение какой-то свежести. На голове был надет красный тарбуш, обвитый вуалью из кисеи, из-под которого ниспадали многочисленные банты и шелковые шнуры; гроздья золотых и серебряных монет, по всей видимости фальшивых, полностью скрывали волосы. Однако нетрудно было угадать, что одна из них была брюнеткой, а другая — блондинкой: все возражения были предусмотрены заранее. Первая была «стройна, как кипарис, и черноглаза, как газель», с кожей темноватого отлива; у второй, более утонченной, более женственной, более породистой, кожа, к моему удивлению, была молочно-белой, несмотря на местный климат. По манере держаться можно было подумать, что это какая-то юная принцесса, пленница восточной страны.
