Блондинка особенно мне понравилась, и я расточал ей разные нежности, не забывая, впрочем, и ее подругу. Время шло, а я так и не приступал к главному вопросу. Тогда хатба велела девушкам встать и обнажила им плечи, постучав по ним рукой, чтобы продемонстрировать их упругость. На мгновение я испугался, как бы этот показ не зашел слишком далеко, и сам пришел в некоторое смущение, глядя, как бедняжки прикрывались прозрачной кисеей.
Наконец еврей спросил у меня:
— На которой вы остановили свой выбор?
— Одна из них весьма мне по нраву, но я хотел бы подумать: нельзя вот так сразу терять голову, я хочу снова увидеть их завтра.
Между тем присутствовавшие ждали от меня более определенного ответа. Хатба и коптский священник торопили с решением. В конце концов я поднялся, пообещав вернуться, но почувствовал, что мне не слишком-то верят.
Во время переговоров девушки вышли. Когда я пересекал террасу, направляясь к лестнице, то заметил девушку, которая мне особенно приглянулась; она подрезала кустарник и, казалось, была поглощена этим занятием. Увидев меня, она встала, улыбаясь, сбросила тарбуш, разметав по плечам золотые косы, слегка отливавшие медью на солнце. Эта последняя, впрочем, вполне дозволенная уловка из арсенала обольщения одержала верх над моей осторожностью, и я попросил передать родственникам девушки, что хочу с ними познакомиться.
— Бог мой, — сказал я любезному еврею, выйдя на улицу, — я охотно бы женился на ней в присутствии турка.
— Мать не захочет, она настаивает на коптском священнике. Это семья писаря, отец умер, а девушка, которой вы отдали предпочтение, была замужем всего один раз, хотя ей уже шестнадцать.
— Как, она вдова?
— Нет, в разводе.
— Ну, это меняет дело.
Тем не менее я послал в качестве подарка материю на платье. Слепой с сыном нашли для меня и других невест. Церемония была одинаковой повсюду, и мне все больше и больше нравилось осматривать коптских девушек, а родители, принимая в подарок ткани или недорогие безделушки, не слишком порицали меня за нерешительность. Одна мать привела свою дочь ко мне домой: она охотно согласилась бы заключить брачный союз в присутствии турка; но, хорошенько все взвесив, я рассудил, что по возрасту этой девице уже давно полагалось быть замужем.
РОЗЕТТСКИЙ САД
Бербериец, которого приискал мне Абдулла, был раздосадован усердием еврея и его вакиля и привел ко мне однажды прекрасно одетого юношу, назвавшегося Мухаммедом, который свободно изъяснялся по-итальянски. Этот юноша предложил мне брачный союз с девушкой благородного происхождения.
— Но в этом случае, — сказал он мне, — вам придется идти к консулу. Эти люди очень богаты, а дочери всего двенадцать лет.
— Она несколько молода для меня, но, кажется, в этой стране только среди девушек такого возраста не рискуешь встретить вдову или разведенную…
— Signer, е verro! (Синьор, это правда!) Они очень хотят познакомиться с вами, ведь вы занимаете дом, где прежде жили англичане, поэтому они о вас очень высокого мнения. Я сказал им, что вы — генерал.
— Но я же не генерал.
— Не все ли равно! Ведь вы не ремесленник и не торговец. Вы ничего не делаете?
Фото юной танцовщицы
— Ничего особенного.
— Здесь это соответствует тому, что вы имеете чин мирливы (генерала).
Я уже знал, что в Каире, как и в России, все должности приравниваются к военным чинам. Среди парижских писателей найдутся такие, для которых сравнение с египетским генералом покажется не слишком лестным, я же усматривал в этом лишь восточную склонность к преувеличениям. Мы сели на ослов и направились в сторону Муски. Мухаммед постучал в ворота весьма респектабельного дома. Дверь открыла негритянка, испуская радостные крики; другая черная рабыня, с любопытством перегнувшись через перила лестницы, стала хлопать в ладоши и громко смеяться; до меня донеслись обрывки разговора, по которым я догадался, что речь шла об обещанном мирливе.
На втором этаже меня ждал мужчина в тюрбане из белого кашемира — глава семейства. Он представил мне высокого юношу — своего сына. В то же время в дверях показалась красивая женщина лет тридцати; подали кофе и трубки, и через переводчика я узнал, что хозяин дома родом из Верхнего Египта, поэтому он имеет право носить белый тюрбан. Минуту спустя вошла девушка в сопровождении негритянок, которые остались стоять в дверях; она взяла у них из рук поднос и принялась потчевать нас вареньем, которое черпала из хрустальной вазы позолоченной ложкой. Девушка была такой маленькой, такой хрупкой, что я не мог представить себе, что ее и впрямь собирались выдавать замуж. Черты ее лица еще не оформились, но она чрезвычайно походила на мать, и нетрудно было вообразить, в какую красавицу она превратится. Она училась в школе франкского квартала и уже немного знала по-итальянски. Это семейство показалось мне весьма почтенным, и мне стало неловко перед этими людьми, что я пришел к ним без серьезных намерений. Мне оказали весьма любезный прием, и я покинул этот дом, пообещав вскоре дать ответ. Тут было над чем хорошенько поразмыслить.
На другой день праздновали еврейскую пасху, которая соответствует вербному воскресенью у христиан. Вместо самшита, как принято в Европе, все христиане несли библейские, то есть пальмовые, ветви, и, выхватывая друг у друга ветки, на улицу высыпала детвора. Чтобы попасть во франкский квартал, я пересек Розеттский сад — самое приятное в Каире место для прогулок. Это цветущий оазис среди пыльного города, на границе коптского квартала и квартала Муски. По одну сторону находятся дома иностранных консулов и доктора Клотбея, по другую — тянущиеся вдоль тупиковой улицы Вэгхорн дома франков, а меж ними простирается довольно большой сад с финиковыми пальмами, апельсиновыми деревьями и смоковницами.
Нелегко найти дорогу в этот таинственный Эдем, ведь туда нет входа. Нужно пройти через дом сардинского консула, дав за это его слугам несколько пара
[16], и тогда оказываешься среди садов и огородов, принадлежащих соседним домам. Вьющаяся меж ними тропинка приводит к небольшой ферме, обнесенной оградой, за которой разгуливают жирафы — за ними ухаживают нубийские слуги доктора Клотбея. Дальше, слева от дороги, тянутся заросли апельсиновых деревьев, справа — плантация финиковых пальм, между которыми посеян маис. Затем дорога делает резкий поворот, и взору открывается поляна, окруженная растущими вперемежку пальмами и банановыми деревьями с продолговатыми ярко-зелеными листьями. Тут же сооружена беседка на высоких сваях, под которой устроен квадратный бассейн, вокруг него в поисках прохлады часто сидят группы женщин: по пятницам — это плотно закутанные в покрывала мусульманки, по субботам — еврейки, по воскресеньям — христианки. Два последних дня покрывала не отличаются большой строгостью. Рабы расстилают ковры возле бассейна и приносят фрукты и сласти. Прохожий может смело зайти в беседку, не опасаясь что женщины обратятся в поспешное бегство, возмущенные нескромностью его поведения; правда, такое иногда случается по пятницам.
