Она выпила только молоко, не пожелав накрошить в него хлеба; тем не менее этот легкий обед меня успокоил, я боялся, что она принадлежит к той яванской расе, которая питается редкими плодами своей земли, а раздобыть их в Каире невозможно. Затем я послал за ослами и сделал знак рабыне надеть верхнюю одежду (миляйя). Она с некоторым презрением взглянула на клетчатую хлопчатобумажную ткань, которую так охотно носят в Каире, и сказала: «Ана ус хабара!»
Как быстро набираешься новых знаний! Я понял, что она надеялась носить шелковую одежду, как знатные дамы, а не хлопок, как простые горожанки, и я ответил ей: «Ля, ля!» — качая головой и делая отрицательный жест рукой на манер египтян.
ЛЮБЕЗНАЯ ПЕРЕВОДЧИЦА
У меня не было желания ни идти покупать хабару, ни просто гулять; мне пришла в голову мысль, что если я приобрету абонемент в библиотеку для чтения, то изящная мадам Боном, возможно, согласится выступить в роли толмача для моего первого объяснения с юной невольницей. До этого я видел мадам Боном лишь в известном любительском спектакле, открывшем сезон в Teatro del Cairo, но водевиль, в котором она играла, рекомендовал ее как особу отзывчивую и обязательную. Театр имеет исключительное свойство: он создает иллюзию, что вы хорошо знакомы с незнакомкой. Отсюда — великие страсти, которые внушают зрителям актрисы, тогда как к женщинам, которых видишь лишь издали, редко испытываешь чувство.
Если актриса наделена особым даром — воплощать всеобщий идеал, который воображение каждого мужчины дорисовывает по-своему, то почему бы не признать в красивой и, если угодно, добродетельной хозяйке магазина благожелательную наставницу, с которой чужестранец может завязать полезные и приятные отношения?
Все знают, как никому не известный, испуганный, добрый Йорик, затерявшись среди парижской суеты, был счастлив, встретив сердечный прием у любезной перчаточницы. Но насколько важнее подобная встреча в восточном городе!
Игроки. Фотография Паскаля Себа. Каир. 1880 г.
Мадам Боном с любезностью и терпением, на какие только была способна, согласилась на роль переводчика между рабыней и мной. В библиотеке было много посетителей, и она пригласила нас пройти в примыкавший к библиотеке магазин туалетных принадлежностей. Во франкском квартале коммерсанты продают что придется. Пока удивленная рабыня с восхищением разглядывала диковинки европейской роскоши, я объяснил мадам Боном свое положение; впрочем, она сама имела чернокожую рабыню, которой время от времени отдавала распоряжения по-арабски.
Мой рассказ заинтересовал ее. Я попросил узнать у рабыни, довольна ли она тем, что принадлежит мне.
— Айва, — ответила она.
К этому утвердительному ответу она добавила, что очень бы хотела быть одетой как европейская женщина. Это притязание вызвало улыбку у мадам Боном, которая тут же отыскала тюлевый чепчик, отделанный бантами, и надела его на голову рабыни. Должен признать, что подобный головной убор был не слишком ей к лицу; белизна чепчика придавала рабыне болезненный вид.
— Дитя мое, — сказала ей мадам Боном, — нужно оставаться тем, кто ты есть; тарбуш идет тебе больше.
И поскольку рабыня неохотно рассталась с чепчиком, она нашла для нее расшитый золотом татикос, какие носят гречанки, на сей раз эффект был сильнее. Я почувствовал в действиях мадам Боном желание продвинуть свою торговлю, но цена была вполне приемлемой, несмотря на удивительно тонкую работу, с какой был выполнен этот головной убор.
Уверенный отныне в двойной благожелательности, я попросил, чтобы бедняжка подробно рассказала о своих приключениях. Они напоминали известные нам истории рабынь — историю Адрианы у Публия Теренция
[38], историю мадемуазель Айсе…
[39] Разумеется, я не надеялся узнать всю правду.
Дочь благородных родителей, она совсем крошкой была похищена на берегу моря, что в наши дни было бы совершенно невозможно в Средиземноморье, но вполне вероятно в Южных морях… Впрочем, откуда тогда она родом? Мне не приходило в голову усомниться в ее малайском происхождении. Подданных Османской империи нельзя продавать ни под каким предлогом. И всякий раб, если он не белый и не черный, может быть лишь уроженцем Абиссинии пли островов Индийского океана.
Ее продали очень старому шейху из Мекки. Когда он умер, торговцы из каравана увезли ее с собой и выставили на продажу в Каире.
Все это выглядело вполне правдоподобно, и я был счастлив поверить, что до меня она принадлежала только почтенному шейху, с возрастом охладевшему к женщинам.
— Ей действительно восемнадцать лет, — подтвердила мадам Боном, — но она очень вынослива. И вам пришлось бы заплатить гораздо дороже, если бы она не принадлежала к редко встречающейся здесь расе. Турки — консерваторы, им подавай абиссинок или негритянок; будьте уверены, ее возили за собой из города в город, не зная, как от нее отделаться.
— Ну что ж, — ответил я, — значит, судьбе было угодно, чтобы я оказался в Каире. Мне было уготовано стать ее счастливой или несчастной судьбой.
Такой взгляд на вещи, совпадающий с восточной верой в судьбу, был изложен рабыне, и я заслужил ее одобрительную улыбку. Я попросил узнать, почему она отказалась есть утром и не исповедует ли она индуизм.
— Нет, она мусульманка, — сказала мне мадам Боном, переговорив с рабыней, — она сегодня не ела потому, что до захода солнца следует поститься.
Я испытал сожаление, что девушка не поклоняется Брахме, по отношению к которому я всегда питал слабость; что же касается языка, то изъяснялась она на чистейшем арабском, а от своего родного языка сохранила лишь несколько песен, или пантун, и я дал себе слово, что попрошу ее их исполнить.
— Ну а как вы будете объясняться с ней в дальнейшем? — спросила меня мадам Боном.
— Мадам, — ответил я, — я уже знаю одно слово, которое выражает полное удовлетворение; назовите другое — противоположное по смыслу. Моя природная сообразительность придет мне на помощь, пока я не овладею языком.
— Так, стало быть, вам уже требуются слова, выражающие отказ?
— У меня есть опыт, — ответил я, — нужно быть готовым ко всему.
— Увы, — сказала мне шепотом мадам Боном, — вот это ужасное слово: мафиш. Оно выражает всевозможные отрицания.
