В метро Анна заметила крошечную оранжевую божью коровку, которая оказалась в нашем вагоне. Мы следили, как она неуклюже разгуливает вниз головой по потолку, потом перелетает и усаживается над дверью. Когда вагон остановился, я поймала божью коровку, и мы несли ее вверх по лестнице, через вестибюль, еще по двум меньшим лестницам — и наконец вышли с ней в прохладное утро, где она полетела к кустам с блестящими листьями.
* * *
Мы с Анной постепенно исследуем продуктовые магазины в японском квартале Парижа. В моем любимом целая стенка уставлена различными соевыми соусами, а верхний этаж заполнен загадочной едой в экзотических упаковках. Нет ни одного ярлыка на французском или английском, так что мы приносим покупки домой и гадаем, что это такое.
* * *
Сегодня мы с Алессандро следовали за парой изысканных ног. Они были одеты в черные кружевные чулки в цветочек и темно-красные лакированные туфельки. Их обладательница была в пальто с пятью пуговицами на спине и в перчатках точно такого же цвета, что и туфли. Быстро поднявшись по лестнице, мы оглянулись, чтобы посмотреть на пальто спереди. И тут выяснилось, что этой леди по крайней мере семьдесят. Старость по-парижски!
* * *
Двенадцать подростков из девятого класса Луки заболели и не пришли сегодня в школу: вирус NINI поразил среднюю школу Леонардо да Винчи. К счастью, оба моих ребенка переболели этой хворью в Штатах в июне. У Луки тот же счастливый блеск в глазах, какой бывал у меня, когда я стояла у окна в сельской Миннесоте, глядя, как падают снежинки: будет ли, будет ли, будет ли такой снегопад, чтобы закрыли школу? Нынешний эквивалент: заглядывание в Фейсбук каждые пять минут, вопросы друзьям, нет ли у них жара, и отчаянная (постыдная) надежда, что есть — ведь тогда школу закроют на карантин.
* * *
Все здания по обе стороны улицы Консерватории построены из кремового мрамора или песчаника. Когда я сегодня вышла из дома, небо было бледным и грозным — вот-вот пойдет дождь. Наверно, с высоты церкви или консерватории кажется, что мрамор слился с воздухом и они танцуют щека к щеке.
* * *
Я только что послала Анну в школу с запиской, испещренной помарками и орфографическими ошибками и политой кровавым потом и слезами. В записке она просит прощения у своей учительницы, что «немножко» сжульничала на экзамене. Анна бурно протестовала, заверяя меня, что ее учительницу это не волнует и что это все равно, что писать письмо Санта-Клаусу, извиняясь за то, что сжег его бороду. От меня ускользнула логика сравнения с сожженной бородой, так что я только твердила: «Твоя учительница должна подписать это письмо, Анна».
* * *
Вчера вечером мы пошли в бистро, где неприветливый официант принес нам тепловатого ската с каперсами. В меню был раздел старинных блюд, и я выбрала уникальную закуску: говяжье рыло. Это были маленькие узкие кусочки, смешанные с винегретом. Вкус? Колбасного фарша! Я знаю, что это такое, потому что мой отец был на Второй мировой войне и порой, в приступе ностальгии, покупал эти консервы. А теперь мне также известно, из чего делался этот колбасный фарш.
* * *
Побродив по огромной ярмарке старинных вещей, мы зашли в крошечное кафе, окна которого выходят на сады возле Бастилии. Там мы пили chocolat à l’ancienne — горячий шоколад, приготовленный по старинному рецепту, со взбитыми сливками, увенчанными пьяной вишней. Еще я ощутила вкус миндаля. Это было божественно. Пока мы сидели, смакуя шоколад, наступил l’heure bleue
[40] — время между днем и вечером, когда небо становится цвета барвинка.
* * *
Две вещи на ярмарке антиквариата лишили меня сна в прошлую ночь, и мне пришлось несколько раз себе напомнить, что не в вещах счастье. Первая — совершенно невероятный канделябр из венецианского стекла, украшенный гирляндами из крошечных стеклянных фруктов и цветов. Вероятно, он был сделан в 50-е годы и отнял у какого-то безумного стеклодува два года жизни. Вторая — зеркало 1850-х годов, также из Италии. Оно было в раме из черного ореха, с инкрустациями в виде замысловатых завитушек, и на зеркале были вытравлены веселые пьяненькие купидоны.
* * *
Французы медленно ходят. Они легкой походкой идут по улице, встречают друзей и две минуты целуются, затем врастают в землю и начинают болтать, словно это главное событие дня. Мы с мужем ходим, как жители Нью-Йорка: быстро, обходя препятствия, посматривая на витрины, заглядывая в магазины. Проведя в Париже несколько месяцев, я теперь думаю: куда это я так спешу, по какому срочному делу — ведь все эти французы никуда не торопятся.
* * *
Мы перебрались из очаровательной, но многолюдной американской церкви Сен-Эжен-Сент-Сесиль, которая находится прямо на улице Консерватории. Оказывается, у них служат мессу не только на латыни, но и на французском (правда, я не понимаю оба языка, так что для меня особой разницы нет). У священника девять прислужников разного возраста. Здесь курят ладан и размахивают маленькими колокольчиками, словно это магическое средство, гарантированно усиливающее набожность.
* * *
Вчера мы обнаружили, что наш любимый крытый рынок, не говоря уже о местных рыбной и мясной лавках, не работает по понедельникам. В результате у нас пустой холодильник. На ланч я подала кусок превосходного камамбера и отварную картошку, посыпанную крупной солью. На десерт были остатки абрикосового торта. Жизнь хороша.
* * *
Флоран, собеседник Алессандро, собирается съездить в Италию, так что сегодня они упражняются в романтических фразах. По-итальянски вы говорите «Ti amo»
[41] только возлюбленной. Всем другим — детям, родителям, друзьям — говорят: «Ti voglio bene», что означает примерно «Я желаю тебе добра». Как это романтично — оставить «Я тебя люблю» исключительно для сердечных дел!
* * *
Когда на улице Консерватории идет дождь, вода попадает в подземные трубы, проложенные под тротуаром. Из отверстий стока начинают бить крошечные фонтанчики высотой в несколько дюймов.
* * *
Вчера мы купили маленькие баночки с собачьим кормом для «нашего» бездомного, точнее, для его щенка, который очень быстро растет и, судя по неуклюжим лапам, станет крупной собакой. Анна отдала первую баночку по пути в школу. Щенок теперь нас знает и выпрыгивает из своей коробки с визгливым лаем, как только мы приближаемся. Он лизун и любит облизать все лицо (конечно, с Анной ему легче), но все равно очень милый.
* * *
BHV — огромный парижский универмаг, на пяти этажах которого можно найти что угодно — от ламп до детского белья и розовых мутовок. Я только что провела там несколько часов, закончив отделом художественных материалов, где накупила красивой бумаги со всего мира: с узорами, вышитыми золотыми нитками; с бурными водоворотами и элегантными геральдическими лилиями; японскую шелковую бумагу. Я решила, что вместо того, чтобы посылать рождественскую открытку с детьми, улыбающимися по принуждению, в этом году мы сделаем свои собственные открытки.
