Для румынской истории также характерны взрывные и краткосрочные пароксизмы страсти. Эта особенность в сочетании с умением совершать выгодные и противоречивые сделки, вдобавок к приступам сифилитической лихорадки Антонеску, проливает свет на характер холокоста в Румынии. По мнению Хильберга, румыны просто устали. Вторжение в Бессарабию вызывало всплеск национализма и антисемитизма. Ликуя в связи с глубоким вторжением на территорию Советского Союза, румынские войска обезумели. Тем не менее в практическом смысле программа уничтожения, эмоциональная траектория действий румынской армии в Транснистрии была более характерна для погрома: невероятная жестокость, особенно по отношению к детям, на протяжении относительно краткого промежутка времени. Случайно или сознательно, но Антонеску и его армия стали утомляться от убийств именно в тот момент, когда ход войны начал оборачиваться против Румынии и нацистов. Антонеску пресытился убийствами евреев. Его ненависть к ним полностью рассеялась. «Из-за этих ужасных убийств у меня будет дурная репутация», – произнес он в середине 1942 г.
Но кондукатор мог не переживать по поводу своей будущей репутации. В 1944 г. он был свергнут, а в 1946 г. казнен коммунистами как военный преступник. Однако в 1990 г. Антонеску считался в Румынии самой популярной исторической личностью XX в., заметно превосходящей любого члена бывшей королевской семьи.
В 1990 г. мало кто помнил о короле Кароле I и королеве Марии, хотя именно они в Первую мировую войну удержали страну от альянса с кайзеровской Германией, что оставило королеве Марии пространство для маневра, в результате которого страна в 1918 г. получила Бессарабию, Северную Молдавию и Трансильванию.
Свергнутый король Михай по-прежнему страдал от десятилетий коммунистической дезинформации, которая прочно засела в головах как крестьянских слоев населения, так и интеллектуалов
[36]. В качестве номинального короля молодой Михай продумывал заговор против Антонеску и нацистов, когда это было и непопулярно, и просто опасно. В 1944 г., когда ему было всего двадцать два года, он умело организовал свержение Антонеску, после чего повел политическую борьбу против коммунистов. Несмотря на слабую поддержку со стороны Соединенных Штатов и западноевропейских государств, Михай отчаянно маневрировал за спиной русских, пока они все-таки не вынудили его в 1947 г. покинуть страну. С тех пор Михай жил в благородном изгнании в Швейцарии. Михай – первый из Гогенцоллернов, для которого румынский – родной язык, и он говорит на нем без немецкого или английского акцента.
Но Антонеску удостоился от румын только похвалы. Он – «патриот», который всегда действовал в интересах Румынии, и «жертва» коммунистов, безосновательно обвинивших его в военных преступлениях, хотя всем известно, что евреев в Транснистрии убивали либо русские, либо немцы. В Румынии единодушно считают, что румыны не имеют к этому никакого отношения.
Несмотря на свое отношение к истории Второй мировой войны, Петру Бежан, Кристиан и Алина Мунджиу и другие студенты Ясского университета, с которыми я разговаривал, больше не испытывают ненависти к евреям. Теперь их гнев направлен на арабов. Это нуждается в пояснении.
Чем дольше Чаушеску оставался у власти, тем больше стиль его правления напоминал Кароля II. Кароль своим примером поощрял официальную проституцию. Чаушеску поддерживал сопоставимые виды деятельности, хотя и не столь прямо. Исходя из политических соображений, Чаушеску распорядился принимать в университеты Ясс, Бухареста и Клужа большое количество арабских студентов. Арабы быстро завоевали репутацию злостных прогульщиков, направляя свою энергию на другие занятия. Румынские студенты, с которыми я разговаривал, – и западные высокопоставленные чиновники, у которых мне доводилось в течение ряда лет брать интервью на эту щекотливую тему, – были глубоко убеждены, что значительное количество арабских студентов, приехавших «по обмену», были вовлечены в нелегальную деятельность, в первую очередь – в переправку наркотиков из Турции и Болгарии через Румынию на Запад при непосредственном участии Секуритате. Наркоторговля приносила многим арабам, не говоря уж о сотрудниках Секуритате, значительные суммы денег в твердой валюте. По словам одного румынского профессора, в эпоху Чаушеску холлы отелей «Траян» и «Унирея» в Яссах, «Интерконтиненталь» в Бухаресте и отеля «Напока» в Клуже превратились в «бордели», где «румынские проститутки открыто соперничали между собой и унижали друг друга в стремлении привлечь внимание этих арабских парней», чьи карманы были набиты долларами.
– Мы ненавидим арабских студентов. Мы знаем, что наша культура – вне зависимости от режима – европейская. Арабы – представители другой культуры, менее развитой, и не уважают нас. Они только покупают и унижают нас и наших женщин. Они и профессоров покупают. Все в университете знают, что арабы – самые слабые студенты. В их странах такие студенты были бы нищими. А здесь они богачи, – бушевал Мунджиу.
Другой студент говорил мне, что «арабы относятся к нам как новые феодалы. Когда им нужно приготовить барана или козла для какого-то своего религиозного праздника, они едут в деревню и платят крестьянам, чтобы те это сделали. В этом нет ничего плохого. Но видел бы ты выражение их лиц! Арабы ведут себя так, словно крестьяне – это их собственность».
Я пытался возразить, что румынам не следовало бы судить об арабской культуре по студентам, которых направляли на учебу в Румынию, поскольку в арабских странах принято отправлять своих лучших студентов учиться на Запад, а самых слабых и несерьезных – в страны Восточной Европы.
Мне не верили.
– Арабы притесняют нас! – выкрикнул один из студентов.
Адриан Поручиуч, специалист по румынскому фольклору, для объяснения того, что происходит в Румынии, рассказал мне местную притчу о молодом герое, который отрубил голову злому дракону. Из шеи хлынула кровь, и брызги на десятилетия заразили окружающую местность.
– Представь себе, что студенты из Тимишоары, которые начали декабрьскую революцию, и есть этот молодой герой, – говорил Поручиуч, – а все остальное, что ты слышишь и видишь вокруг, – невежество людей в отношении собственной истории, бесчувственность, нетерпимость, пьяное насилие – капли драконьей крови. Особенно в Молдавии, – продолжал он, – румыны были зажаты в клещи между тремя империями – Австро-Венгерской, Османской и Российской, царской или советской, не имеет значения. Люди здесь привыкли к ненависти.
Поручиуч, высокообразованный человек, родился в крестьянской семье в небольшой молдавской деревушке. Мы сидели за бутылкой белого молдавского вина в ресторане отеля «Траян».
– Это одно из лучших румынских вин, – сказал он. – В нем нет химикатов, как в прочих.
Я рассказал ему о теории массовых символов Элиаса Канетти.
– У хорватов – их католическая церковь. У сербов – средневековые монастыри и Косово поле, у евреев – Исход из Египта и т. д. Что, на твой взгляд, можно назвать массовым символом для румын? – спросил я.
