После нескольких дней такого блуждания я захотел посмотреть монастыри Буковины, о которых упоминал Поручиуч, и поговорить с их обитателями. Но для этого мне нужен был переводчик. Я нашел его в туристическом бюро в Сучаве, главном городе Буковины. Переводчика звали Мирча, так же как моего друга из Сфынту-Георге. Позже он рассказал: «Отец с матерью хотели назвать меня Михаем, а не Мирчей. Но при коммунистах имя Михай вызывало подозрения из-за короля Михая, живущего в Швейцарии. Так что перед Богом я Михай». В дальнейшем, чтобы избежать путаницы, я буду называть его Михаем.
Сучава – современный город, выстроенный на руинах от бомбежек советской авиации во время Второй мировой войны, поэтому один из немногих в Румынии, не имеющих своей особой атмосферы. И при этом он не вызывает такого гнетущего ощущения, как другие города и села. Здесь много парков, качество строительства (по румынским стандартам) высокое, жители не выглядят подавленными. «Бухарест гораздо дальше от Сучавы, чем Яссы, и австро-венгры оказали хорошее влияние», – пояснил Михай.
При нашей первой встрече в Сучаве Михай пригласил меня в местный бар, довольно безвкусно оформленный коврами машинной работы, которые были и на полу, и на стенах. В этой странной и обезличенной обстановке Михай совершил ритуал, аналогичный тем, что совершали и другие румыны, с которыми я встречался: он изложил мне историю своей жизни.
Михай родился в 1959 г. в Трансильвании, в городе Тыргу-Муреш, который исторически был яблоком раздора между румынами и венграми. Отец Михая румын, мать венгерка.
Перед Второй мировой войной отец Михая работал бухгалтером на целлюлозно-бумажном комбинате, которым владели евреи. Во время войны Тыргу-Муреш, как и почти всю Трансильванию, оккупировали венгры, союзники нацистской Германии. Хозяина-еврея отправили в концлагерь, откуда он не вернулся. После войны коммунисты под руководством Георгиу-Дежа, консолидируя власть, прибрали к рукам комбинат, а отца Михая оставили на месте бухгалтера.
– Новое начальство оказалось из самых низших слоев общества, – рассказывал Михай. – Они были просто бандитами, без всякого образования. На комбинате их интересовало только то, что можно было украсть. Они разваливали комбинат, лучшую бумагу продавали на черном рынке. Отец, поскольку вел всю документацию, прекрасно знал, что происходит. Но, конечно, сделать ничего не мог. Вы, на Западе, не представляете, что значит работать под руководством крестьян. Так продолжалось несколько лет. Но отец никак не мог к этому привыкнуть. Он был нервным человеком, но все держал в себе. Однажды на работе он потерял самообладание и наорал на начальство: «Я знаю, чем вы занимаетесь. Ненавижу вас и вашу партию. Вы развалили прекрасное производство, на организацию которого другие люди положили всю свою жизнь».
Ночью в дом Михая нагрянула полиция и арестовала его отца. Был 1964 г., последний год правления Георгиу-Дежа. Михаю было четыре с половиной. Он спал и не помнит, как уводили отца. Самым ярким воспоминанием раннего детства у него остался новый визит полиции, которая через пару дней пришла с обыском.
– Отец любил читать. У него было много книг, помню, они забрали из его кабинета все книги и бумаги. Забрали часы, кольцо. У нас в наволочке был спрятан персидский ковер. Полиция пришла с нашим соседом, который однажды был у нас в гостях и оставался ночевать. Он знал, где мы прячем ковер. Он рассказал полиции, и ковер забрали. Отец год просидел в тюрьме: 366 дней, потому что год был високосный. Он сидел в камере и ничего не делал. Надзиратели не разрешали ему читать.
После ареста отца мать с Михаем переехала жить к своим венгерским родственникам, которые настаивали, чтобы она подала на развод.
– Поскольку отец был румыном, бабушка всегда хотела развалить их брак. Теперь у нее появился шанс. Мать не знала, что делать. Она обратилась к знакомому юристу, румыну. Юрист сказал ей: «Нет проблем. Начинай бракоразводный процесс, как хотят родственники. Процесс растянется на год. Твой муж выйдет из тюрьмы раньше, и ты сможешь отозвать заявление». Мать так и сделала. Когда отца выпустили, мы снова стали жить вместе. Но родители не могли найти работу. Давние друзья отца боялись с ним разговаривать. Это, видимо, подорвало его сердце. Через несколько лет, в 1969 году, отец умер. Он считал Чаушеску хорошим человеком, который сможет изменить систему, потому что Чаушеску критиковал советское вторжение в Чехословакию [в 1968 году]. Поворот произошел летом 1971 года. Чаушеску впервые побывал с визитом в Китае и Северной Корее. Я этого никогда не забуду. В местном кинотеатре показывали фильм «Буч Кассиди и Сандэнс Кид». Чаушеску вернулся в Бухарест в воскресенье или понедельник, точно не помню. В среду «Буча Кассиди» уже сняли и начали показывать советскую кинохронику. Мы поняли: что-то изменилось. До вас, американцев, это дошло через десять лет. Представь, люди едут в Азию, возвращаются с идеями о торговле и электронике. Чаушеску вернулся с культом личности Мао и Ким Ир Сена.
Полностью трагедию отца Михай осознал уже в юности.
– Мы сидели в кафе с друзьями. К нам подошел выпивший мужик и стал говорить, что мой отец преступник. Тогда я возненавидел родителей. Теперь я ненавижу себя за это.
Михай овладел не только венгерским языком благодаря семье матери, но и немецким. На филологическом факультете института в Сучаве он выучил еще английский и французский. Однако этого оказалось недостаточно, чтобы получить работу в туристическом бюро Сучавы, сотрудники которого не знали никакого языка, кроме румынского. Директором турбюро был близкий друг Эмиля Бобу, советника Чаушеску, уроженца Сучавы (после революции его приговорят к пожизненному заключению). Михай устроился на машиностроительный завод переводить с английского техническую документацию.
– Понимаешь, при Чаушеску владение иностранным языком не давало преимущества. Наоборот, такой человек вызывал подозрения. Властям меньше всего хотелось иметь в турбюро человека, способного общаться с иностранцами. Кто знает, что он им наговорит? А как сын бывшего политического заключенного я был вдвойне подозрителен.
17 декабря 1989 г., когда в Тимишоаре Секуритате начала расстреливать студенческую демонстрацию, Михай сказал жене: «Скоро все это кончится, поверь мне. Когда румыны видят кровь своих детей, они звереют».
Вскоре после этого в жизни Михая начались изменения. Негативные аспекты его резюме превратились в достоинства. В Сучаву стали приезжать иностранцы. Сначала только французские журналисты и представители Международного Красного Креста. Но кто мог с ними общаться? Растерянное начальство турбюро послало за Михаем. Иностранцы расплачивались с Михаем твердой валютой. По закону, принятому через несколько недель после революции, румынские граждане получили право владеть валютой и открывать сберегательные счета. Директор турбюро был уволен. Михай занял должность заместителя директора. Но вскоре он начал работать преимущественно как частный гид. Иностранцев в Сучаву приезжало немного, но каждый из них обращался к Михаю и платил по пятьдесят долларов за день.
Когда выяснилось, что борьба Чаушеску против контроля за рождаемостью привела к появлению большого количества сирот, иностранцы стали обращаться к Михаю за помощью в усыновлении этих детей. Михай организовывал канцелярскую работу за вознаграждение в твердой валюте.
