Выстрел привел их в величайший страх, они смотрели друг на друга и не знали, оставаться ли им или бежать; когда же увидели, что им не причинено никакого вреда, то ободрились и стали осторожно поглядывать на мое ружье; старик, до того времени несший его, поспешно отдал хозяину. Застреленный кулик, к которому он не отваживался прикоснуться, вселил в него величайшее уважение к этому ужасному оружию; отец и сын не переставали выражать свое удивление. Недалеко от нашего привала с нами повстречался Хорис, имевший в руках свою тетрадь, в которой были нарисованы здешние американцы.
Увидев это, наши приятели безмерно радовались; но их изумление достигло высочайшей степени, когда Хорис, не останавливаясь, слегка начертил лицо старика. Дойдя до своего привала и найдя похлебку готовой, мы сели обедать, между тем как наши приятели удивлялись множеству совершенно незнакомых вещей; особенно странным показалось им употребление ножей, вилок и тарелок. Мы дали им мяса и сухарей, но они не ели, а спрятали. Как только мы отобедали, то уложили все вещи и, имея попутный ветер, поплыли к проливу.
Мы обогнули мыс, который образует вход в рукав и от которого берег сразу принимает направление к западу. Но наши старания проникнуть далеко вперед были тщетны, потому что мы ежеминутно встречали мели. Все-таки я был уверен, что в рукаве должен быть фарватер, так как мы часто находили подле самой мели 2–3 сажени глубины, да и течение было довольно сильное, по 2 мили в час. Это множество мелей произошло от сильного течения, которого здесь никак не могло бы быть, если бы рукав замыкался недалеко. Поэтому я считаю, что повествование американца справедливо и что этот рукав либо течет в Нортонов зунд, либо соединяется с заливом Шишмарева
[88].
Промучившись несколько часов, мы пристали к берегу неподалеку от шалаша нашего приятеля; я велел разбить палатку, чтобы до крайности утомленные матросы могли отдохнуть, мы же укрылись под вытащенной на берег и опрокинутой байдарой; чашка чая была для каждого истинным наслаждением. Наш американец, кажется, испугался, видя нас в своем соседстве, немедленно уложил и дом и скарб в большую лодку и, соблюдая крайнюю тишину, оставил со всем семейством здешний берег. Я видел, как он шел по рукаву на веслах, поворачивая то вправо, то влево, вероятно обходя известные ему мели, и как, наконец, после многих поворотов, он вышел на противоположный берег, где поставил свой шалаш.
Мы часто пробовали воду в рукаве и нашли, что она солона, как морская. Лучшей погоды, чем мы имели сегодня, желать нельзя: ни малейшее облачко на затмевало великолепное синее небо. Обитатель Берингова пролива также может сказать: «Природа прекрасна!» К вечеру наш приятный покой был прерван извещением от часового, что 8 байдар идут под парусами к нам; мы уже видели раньше с одной высоты их отплытие из окрестностей мыса Обманчивого.
Так как наше оружие было в совершенном порядке, то мы спокойно ожидали их появления. В каждой байдаре было по 12 человек; они привалили к южному мысу рукава прямо против нас в расстоянии неполной мили; вытащили байдары на берег и превратили их в шалаши. Американцы развели несколько огней и расположились около них; их собаки, которых было множество, бегали по берегу. Это соседство могло в самом деле сделаться опасным, потому что со мной было только 14 человек, а необходимость требовала употребить несколько часов на отдых; поэтому я поставил трех часовых и отдал приказание палить при малейшем подозрении; все прочие легли, имея подле себя заряженные ружья; дикари сидели вокруг огней, кричали и били в барабан.
Поскольку дальнейшее исследование рукава заняло бы из-за многих мелей слишком долгое время, я отложил его до следующего года, надеясь тогда продолжить на маленьких байдарах, которые хотел взять из Уналашки. Залив этот я назвал заливом Доброй Надежды [Гудхоуп], ибо мог надеяться сделать здесь любопытные открытия. Северный берег рукава поднимается до значительной высоты, но чем далее уходит в глубь материка, тем становится низменнее, и там встречается множество малых озер и речек. Южный берег рукава повсюду низменный, насколько можно охватить взором, и становится гористым только милях в 15-ти от нашего привала. Земля везде покрыта зеленью, но кустарника нет нигде.
В час пополуночи мы пустились в путь; еще горели огни у дикарей, еще слышно было их пение, сопровождаемое барабанным боем, и это, в сочетании с ночной темнотой, скрыло от них наше отплытие. Выбравшись из канала, мы направились к кораблю, и так как не могли ничего видеть, то старались править вдоль берега.
Едва мы пробыли полчаса в пути, как попали на мель, потому что наступил отлив и все места, через которые мы прежде могли пройти, превратились в песчаные мели; мы слышали, как свирепствовали вокруг нас буруны. Мы стали грести в другом направлении, но вскоре опять наткнулись на мель, где яростные волны угрожали поглотить нас.
Наступивший жестокий ветер увеличил опасность нашего положения, в шлюпке открылась сильная течь; беспрестанно отливая воду, мы до крайности истощили свои силы. Байдара, на которой находились наши ученые, отстала от нас; несколько произведенных ими ружейных выстрелов, извещавших нас об опасности, в которой они находились, делали наше положение в самом деле ужасным, ибо хотя мы и ответили им выстрелом же, но не могли подать никакой помощи. Наконец, рассвет пришел нам на помощь; мы увидели путь, которым надо было идти, чтобы избежать бурунов; тогда и байдара, борясь с волнами, приблизилась к нам. Матросы употребили последние усилия, чтобы пересечь бурун (что было единственным средством пройти по нему, избегая опрокидывания), и таким образом мы спаслись.
Кожаная байдара, будучи легче нашего баркаса, пробралась с меньшим трудом. Хотя мы ясно видели корабль, но до него оставалось еще две мили. А утомленные матросы с крайним трудом могли грести против жестокого ветра; наконец, этот последний утих, и мы при невероятных усилиях достигли «Рюрика» 13 августа утром. Нашим спасением мы обязаны только мужеству матросов, и я с большим удовольствием торжественно свидетельствую здесь, что в продолжение всего путешествия я был совершенно доволен поведением всего экипажа. Неустрашимое мужество и твердость духа матросов всегда меня радовали. Поведение их везде было примерным; как в местах известных, так и в новых странах видно было их тщательное старание предотвратить всякое дурное о себе мнение. Таким образом и самое затруднительное предприятие, совершаемое с русскими матросами, обращается в удовольствие.
Когда ветер в 5 часов утра совершенно утих, то нас посетили на двух байдарах американцы, которые всячески старались обманывать нас при мене и от всего сердца смеялись, когда это им не удавалось. Общее обыкновение показывать сперва самый плохой товар они переняли, вероятно, от чукчей. Когда мы не захотели ничего более выменивать, то они вытащили из своих лодок несколько мехов чернобурых лисиц, которые мы выменять не могли, поскольку их отдавали только за большие ножи, которых у нас не было. Один из них, молодой и крепкого сложения человек, которого я считал за начальника, поскольку все его повеления исполнялись с точностью, после многократных приглашений и сделанных ему подарков отважился взойти на шканцы; он один из всех жителей зунда обнаружил такое мужество. Удивления, выражаемого им при осмотре многих новых для него предметов, никак нельзя описать. Мы подали ему аспидную доску, стараясь знаками внушить ему, чтобы он начертил направление мыса; он взял грифель и действительно начертил мыс, лежащий у южного входа в зунд, изобразив этот мыс в виде закругленной оконечности, на которой нарисовал множество жилищ, названных им «Кеги».
