В реке Никольской есть часовня во имя Чудотворца Николая и четыре избы. Бо́льшая часть приезжих располагается обыкновенно в чумах. В реке этой, подобно как и во всех прочих, в Югорский Шар впадающих, ловятся в летнее время сиги, омули и кумжа.
Время продолжалось столь ненастное, что я в течение двух недель едва успел произвести все нужные наблюдения, выводы которых следующие: широта 60°39'30'́, долгота 60°40', склонение компаса 10°18'О. Прикладной час 5h23', возвышение прилива 1 фут 10 дюймов.
30 августа мог я, наконец, приступить к описи острова Вайгач. От устья реки Никольской взял я курс прямо к Сухому Носу, от которого и Рогозин должен был начать свою опись. При переезде через пролив имели мы глубину от 5 до 16 сажен, которая к обоим берегам постепенно уменьшалась; грунт – посередине ил, а ближе к берегам – серый мелкий песок. Южный берег Вайгача, простирающийся к W от Сухого Носа, состоит из каменного утеса, высотой от 4 до 6 сажен, от которого во многих местах простираются каменные рифы, как подводные, так и наружные.
В восьмом часу пришли мы к речке Красной, где за темнотой должны были на сегодня кончить опись. Мы застали тут два карбаса. Река эта весьма хорошее пристанище для малых судов.
На пути приставали мы к Болванскому Носу, куда с самых древних времен самоеды собираются для жертвоприношений по два раза в год, т. е. перед началом промыслов и по окончании их. Они приносят в жертву оленей и других животных, которых мясо, однако же, съедают сами, оставляя божеству одни только рога и головы. Они жертвуют ему также разные металлические и деревянные вещи, топоры, обрывки цепей, гвозди, петли и рулевые крючья, сани, но только те, которые им самим уже не годны. Жертв этих накопилось годами великая груда, в которой валяются и идолы, которым все эти жертвы были приносимы. Идолы эти – деревянные разной величины обрубки, с обоих концов заостренные, с несколькими насечками, изображающими ребра. Некоторые болваны были металлические, другие – деревянные, но одетые в малицы (шубы), иные, наконец, со сквозными дырами, и эти оказывают им особенные услуги во время промыслов.
Если самоеду нет удачи в ловле, то он полагает, наверное, что или кто-нибудь его оговорил, или женщина перешагнула через его добычу. Кудесник, посоветовавшись с духами выше этого описанным образом, разрешает его недоумение, которой из этих причин приписывать свою неудачу. Если он кем оговорен, то, сыскав один из таких болванов, продевает сквозь дыру сначала кусок кожи какого-нибудь морского зверя, а потом ухо оленя, принесенного в жертву этому болвану, и остается уверенным, что заговор потерял свое действие.
Некоторые, однако же, употребляют для этого гораздо более простое и легкое средство: подкравшись к оговорщику, ударяют его, не говоря дурного слова, по лицу, и так сильно, чтобы откуда-нибудь показалась кровь, и заговор уничтожен.
Но если кудесник объявил, что женщина перешагнула через добычу, то самоед кладет на землю две горящие головешки одну возле другой и, положа на них кусок оленьего сала, окуривает им лоскут какой-нибудь звериной шкуры, каркая все время по-вороньи, после этого промысел его очищен.
На Болванский Нос собираются для жертвоприношения самоеды почти всех родов, обитающих по Большой Земле.
Женщины у самоедов в большом пренебрежении, они считают их существом нечистым: к чему женщина прикоснется, на что сядет, через что перешагнет, то делается нечистым и должно быть непременно окурено оленьим салом для очищения. Если женщина обойдет вокруг чума, то волки передавят непременно всех оленей, и чум для того переносится на другое место. Выдавая их замуж, их согласия не спрашивают вовсе. Искатель условливается с отцом невесты в цене, за которую она ему достанется, и назначает день свадебного пира и когда будущая супруга ему вручится. В назначенное время жених является, ставит свой чум подле чума отца невесты, созывает гостей, и начинается пир, после которого жених возвращается домой, в положенный срок привозит условленное число оленей и получает невесту с приданым. Приданое состоит обыкновенно из съестных припасов, посуды и одежды и соразмеряется числу заплаченных за невесту оленей. Десять оленей равняется одному возу приданого, но за 100 оленей обязан тесть приготовить целый чум, со всем к нему принадлежащим.
Новорожденных младенцев моют в воде, нагретой с жженой березовой губкой, а по отпадении пупа окуривают оленьим салом. Их пеленают и кладут вместо люльки в корыто или корзину.
Умерших (когда бывают с чумами в тундрах) кладут на сани одетых в полный наряд и отвозят на дальнее расстояние, оставляя при них всю домашнюю утварь – топор, нож, чашку, ложку и хорей, которым погоняют оленей, а при женщинах нитки и иголки. При этом случае совершают тризну, убивая и съедая оленей, а зажиточные оставляют тут и живых, привязанных к дереву. На промыслах с покойниками хлопот гораздо меньше. Их кладут в ящики и зарывают в землю, наблюдая, чтобы тело лежало на левом берегу и лицом к востоку.
В пище самоеды весьма неразборчивы: как мужчины, так и женщины едят все что попадется; и только с белыми медведями, к которым самоеды имеют великое уважение, наблюдают некоторый особенный обряд. Содрав с медведя кожу, кладут его на сани (которые прежде окуриваются его же салом на случай, если садились на них женщины) и, разрубив на части, варят в вымытых горячей водой котлах. Голову варят не иначе как вне чума и едят ее одни только мужчины, а женщинам и к костям прикасаться не позволяется. Кости съеденного животного зарываются в землю. Губы сохраняют обыкновенно на случай клятвы.
Когда от самоеда нужно бывает отобрать какое-нибудь показание под клятвой, то сначала режут собаку и дают ему съесть сердце ее, а потом должен он, кусая медвежью губу, говорить: «Как я кусаю твою губу, так ты меня кусай, если я лгу». Обряд этот показывает и причину уважения самоедов к белому медведю. Этот род присяги, называемый по-самоедски «рота», употребляет и земский суд на следствиях, производимых между самоедами.
Самоеды остров Вайгач называют Хаюдей-я, Новую – Землю Едай-я. «Я» на их языке значит земля. Откуда происходит название Вайгач, им совершенно неизвестно.
31 августа продолжали мы опись южного берега Вайгача к W. Вскоре после полудня подул крепкий северо-западный ветер со снегом, вынудивший нас остановиться в Карповом становье. Небольшая и мелководная бухта эта открыта от SW и W, потому при ветрах с этой стороны на якоре в ней стоять невозможно, а до́лжно карбас вытаскивать на берег.
Свежий противный ветер с туманом и снегом продолжался беспрерывно двое суток и удержал нас в бездействии, поскольку опись обширной Лемченской губы, простирающейся от Карпова становья к N, можно произвести не иначе как с попутным ветром или по крайней мере в тихое и ясное время. Между тем у работников моих оставалось пищи уже весьма мало, так что я не мог долее ждать перемены погоды и ветра и должен был 2 сентября переправиться на старое наше место, в Югорский Шар. К помощнику моему Рогозину отправил я в то же время на оленях самоеда с предписанием следовать для соединения со мной туда же.
