Установилась следующая цена: за 5 рыб удочка, а если к ним связка веревок, то – нож. Мы не ложились в дрейф, но продолжали лавировать под всеми парусами, чтобы к полудню сколько-нибудь приблизиться к острову. Это, однако, не прерывало торговли. Островитяне, с удивительными проворством и ловкостью объезжая друг друга, поодиночке прицеплялись к корме и производили мену. Крик и шум были соразмерны нетерпению каждого опередить других. Искусство, с каким они управляли своими лодками, такого же удивления заслуживало, как и вообще проворство, ловкость и живость этого народа. Мы нашли его точно таким, каким должен быть первый в мире мореходствующий народ.
Около полудня мы легли в дрейф. Внезапно остановившийся ход шлюпа произвел сумятицу между лодками, следовавшими под парусами за нами: несколько мачт и рей было переломано, но кутерьма дошла до высшей степени, когда мы спустили шторм-трап: всякий хотел быть первым у нас. Кто бежит, перескакивая с лодки на лодку, кто бросается в море, чтобы опередить других вплавь; шум, крик, толкотня, треск лодок могли бы заставить подумать, что они берут нас на абордаж. Если бы дать волю, то, конечно, все судно заполнилось бы гостями; но я приглашал только одного весьма старого шамоля, от которого надеялся получить полезные сведения.
Он был так слаб, что только с чужой помощью мог взойти по трапу. Покуда он висел внизу, я не шутя боялся, что его утопят другие, хотевшие непременно быть у нас и которых пришлось силой отрывать от трапа. В надежде моей я обманулся: почтенный старик был так робок и бестолков, что я после многих усилий мог только узнать, что его зовут Мелизе. Вслед за ним явился Суккизём, который был гораздо толковее и совсем не застенчив, он сел с нами за обед и, управясь с большим аппетитом с тарелкой гороху, отправился, получив топор и другие вещи. Между тем лодки одна за другой нас оставили, и мы пошли к югу.
Вся эта группа, как мы узнали при вторичном посещении Каролинского архипелага осенью этого года, называется природными жителями Намонуито. Как начало, как остов будущей многочисленной группы островов или одного обширного острова место это заслуживает особенного внимания. Оно изображает вид всех коралловых островов вначале. По причине ли позднейшего происхождения или, может быть, от большей обширности оно от прочих отстало и не образует еще целого, сомкнутого круга островов и рифов; но все данные к тому имеются. Дно будущей лагуны (которое Шамиссо называет плотиной) с равномерной глубиной около 23 сажен и рассеянными по нему мелководными банками существует. На наветренном краю этой плотины есть уже несколько островов, соединенных рифом, но, кажется, покуда еще не сплошным. На противоположном конце образовался также остров.
С обоих концов простираются на небольшое расстояние по краю плотины рифы; остальное пространство занято подводными банками, которые теперь разделены большими еще промежутками. Если справедлива наиболее принятая гипотеза, что бесчисленные миллионы микроскопических животных работают над возвышением краев таких плотин, покуда они, достигнув поверхности, образуют непрерывную цепь островов и рифов, то группа Намонуито может послужить со временем – быть может, через тысячелетия – мерой успеха работ этих и будет в таком случае одной из обширнейших, имея до 45 миль длины от востока к западу. Она лежит между широтами 8°33' и 9° и долготами 209°29' и 210°13'.
По известиям Шамиссо, дон Луис Торрес нашел в широте 8°20' и долготе 211° 24-саженную банку, по которой плавал три дня подряд. Поиски ее были теперь моей целью, и потому, достигнув означенной широты, спустились мы на запад. Мы преследовали эту параллель до долготы 212°, часто бросая лот и не доставая дна на 50 саженях и больше. Впоследствии узнали мы от жителей острова Оноун, что банка эта им известна под именем Манняйже. Мы тогда искали ее восточнее нынешнего, но со столь же малым успехом, из чего заключаю, что она лежит не западнее 210°. Отыскание и исследование этой банки было бы также весьма важно, поскольку и она может быть основанием рождающегося острова.
Продолжая плавание к западу, отыскали мы на другой день (10 февраля) островки Пыгелла и Фаиеу, также виденные доном Луисом Торресом и называемые им Пигуелао и Фальао. Первый из них был уже виден капитаном Дюперре. Оба они весьма малы, не более 150 сажен в длину, почти на уровне воды, окружены рифом, который у последнего образует бухту, и оба необитаемы. Остров Пыгелла покрыт густым кустарником, над которым возвышается до полусотни кокосовых пальм; на Фаиеу – высокий лес, в котором есть, кажется, и хлебные деревья, но кокосовых мы вовсе не заметили.
Отсюда я направил путь прямо к Марианским островам. Я с сожалением прерывал на время исследование Каролинского архипелага, но мне необходимо было остановиться на Гуахане по двум причинам: во-первых, по недостатку в сухарях и некоторых других необходимых предметах, который надеялся пополнить частью с острова, частью с английских и американских судов, останавливающихся тут обыкновенно в это время года; и, во-вторых, для повторения опытов над отвесом в таком месте, где, по наблюдениям капитана Фрейсине, оказывалась большая аномалия силы тяжести.
Не встречая ничего достойного примечания, лежали мы к N и 14 числа в сумерки увидели прямо впереди курса остров Гуахан в расстоянии 30 миль. Мы всю ночь несли все паруса и на рассвете были в 10 милях к W от южной оконечности острова. Тихие ветры с сильными противными течениями заставили нас три дня лавировать до губы Сан-Луисде-Апра. Надеясь на точность плана капитана Фрейсине, решился я идти прямо через банку Калалан. Проходя ее, не имели ни разу менее 7 сажен. На дне можно было видеть очень ясно каждый камень.
Лоцманский флаг при пушке был поднят давно; войдя в губу, повторили мы сигнал; но не только не видели лоцмана, но если бы не шхуна, стоявшая на якоре во внутренней гавани под флагом, то могли бы подумать, что пришли в место, опустошенное чумой: ни в какой стороне не замечалось ни малейшего признака жизни; ни на одной из крепостей Сантьяго и Санта-Крус флагов не было; мертвая тишина кругом, – какая противоположность с живой деятельностью на островах, которые недавно оставили! Сравнение это рождало тысячи мыслей… Мы не имели времени следить за ними, обязанные лавировать в узком месте. В 9 часов положили мы якорь перед входом во внутреннюю гавань.
Вслед за тем отправил я офицера проведать на шхуне, на крепости или на берегу, есть ли тут живой человек, можно ли найти лоцмана для входа во внутреннюю гавань, лошадь, чтобы съездить в Аганью, столицу Гуахана, и пр. Он воротился, не будучи в состоянии добиться никакого толку: в крепости Санта-Крус был один только старый мулат. На шхуне – несколько матросов, а в деревеньке в NO углу губы – полудикий народ. Я, между тем, нашел уже случай сообщиться с губернатором. Нас посетил один из множества беглецов с английских кораблей, ныне скитающихся по острову. От него узнал я, что губернатором теперь тот Мединилья, гостеприимство которого прославили Головнин, Коцебу, Шамиссо и Фрейсине, и, следовательно, старый мой знакомый. Ничто не могло для меня быть приятнее, и я поспешил написать ему письмо, которым, извещая о прибытии, о цели нашего путешествия и прочее, просил позволения расположить на берегу обсерваторию, о снабжении шлюпа свежей провизией и прочее.
