– Благодарю вас за помощь, Отто, но на отдельные вопросы я предпочитаю не отвечать.
– Ничего страшного. По-моему, ты англичанин или американец. Скорее, американец. По фильмам сужу: фразы ты строишь, как в американских фильмах. Да, ты американец! За кем погналось бы стадо коричневорубашечников, как не за наглым американцем, которому сам черт не брат? Ты из страны бесстрашных ковбоев, которые в одиночку сражаются с индейским племенем. Где же эта… официантка? – Отто огляделся и пригладил усы. – Пора нам познакомиться. Я Отто Вильгельм Фридрих Георг Веббер. А ты кто? Или свое имя ты предпочитаешь не называть?
– По-моему, это самое разумное.
Толстяк усмехнулся и сказал:
– Ты поколотил трех штурмовиков, за что снискал вечную любовь этой гвардии и сученышей.
– Это еще кто?
– Гитлерюгенд, малолетние подхалимы штурмовиков.
Веббер глянул на красные костяшки пальцев Пола и спросил:
– Герр Безымянный, бокс любишь? Ты на спортсмена похож. Билет на Олимпиаду не желаешь? Их уже раскупили, но я могу достать. Хорошие места, дневные бои.
– Спасибо, не надо.
– Или могу провести на олимпийскую вечеринку. На одной из них будет Макс Шмелинг.
– Шмелинг? – поднял брови Пол.
Он восхищался самым успешным из немецких чемпионов-тяжеловесов и лишь месяц назад с трибун «Янки-стэдиума» наблюдал за боем Шмелинга и Джо Луиса. Всем на удивление, в двенадцатом раунде Шмелинг нокаутировал Коричневого Бомбардировщика. Тот вечер стоил Полу шестьсот восемь долларов: восемь за билет, шестьсот за проигранную ставку.
– Шмелинг придет с красавицей-женой, – продолжал Веббер. – Зовут ее Анни Ондра, она актриса. Вечер получится незабываемый! Стоит это недешево, но я могу устроить. Конечно, понадобится смокинг. Его я тоже найду. За символическую плату.
– Я пас.
– Ох! – вырвалось у Веббера, словно Пол совершил величайшую ошибку в жизни.
К столику подошла официантка, приблизилась к Полу вплотную и улыбнулась.
– Меня зовут Лизель, а тебя?
– Герман, – соврал Пол.
– Что закажешь?
– Принеси нам обоим пиво. Мне пшоррский эль.
– Ах! – воскликнул Веббер, презрительно усмехнувшись выбору Пола. – Мне берлинский лагер. Низового брожения. Большую порцию.
На него Лизель посмотрела холодно, словно он недавно сбегал от нее, не заплатив по счету, потом заглянула Шуману в глаза, игриво улыбнулась и поплыла к другому столику.
– Что, Не-Герман, поклонницу завел? Хорошенькая, ага.
– Очень.
– Если хочешь, могу… – подмигнув, начал Веббер, но Пол перебил его:
– Не надо.
Веббер поднял брови и сосредоточил внимание на сцене, где извивалась полуголая женщина. Грудь обвисшая, руки дряблые, морщины вокруг рта видели даже зрители, хотя танцовщица натянуто улыбалась, двигаясь в такт хриплым звукам граммофона.
– Днем живой музыки здесь нет, – пояснил Веббер, – а вот ночами играют неплохие оркестры. Духовые… Обожаю духовые оркестры и частенько слушаю одну пластинку. Джона Филипа Сузы, великого английского дирижера.
– Простите, но Суза – американец.
– Нет!
– Это правда.
– Ай да Америка, ай да страна! Там и кино замечательное, и миллионы машин… А теперь выясняется, что Джон Филип Суза тоже там!
Покачивая стройными бедрами, к ним подошла Лизель и поставила на столик пиво. Три-четыре минуты отсутствовала, а успела надушиться! Она улыбнулась Полу, тот улыбнулся в ответ и глянул на чек. В немецкой валюте он еще не разобрался и не хотел привлекать к себе внимание, путаясь в мелочи, поэтому дал банкноту в пять марок, что примерно равнялось двум с половиной долларам.
Лизель решила, что сдачи не надо, и сердечно поблагодарила Пола, сжав ему ладонь обеими руками. Пол испугался, что она его поцелует. Как попросить сдачу, он не знал и списал трату на незнание местных обычаев. Вот, будет ему уроком. Лизель с обожанием взглянула на Пола и мигом помрачнела от перспективы обслуживать другие столики. Веббер чокнулся с Полом, и оба сделали по большому глотку.
Пристально посмотрев на Пола, Веббер спросил:
– Ну, какие аферы проворачиваешь?
– Аферы?
– Когда увидел тебя в проулке с пистолетом, я сразу подумал: «Так, он не соци и не коси».
– Что?
– Соци – это социал-демократ. Раньше они были крупной политической партией, а сейчас вне закона. Коси – это коммунисты. Они законом не запрещены, но просто вымерли. Я понял, что ты не агитатор, а один из нас, из аферистов, мастеров на темные делишки. – Веббер огляделся. – Не переживай, если шума не поднимать, разговаривать можно спокойно. Микрофонов здесь нет. Верности партии тоже особо не наблюдается, только не в этих стенах. В конце концов, мужчина склонен слушать свою головку, а не голову и совесть, а у национал-социалистов вообще нет совести. Так какие аферы ты проворачиваешь? – снова осведомился Веббер.
– Аферами не занимаюсь. Я на Олимпиаду приехал.
– Неужели? – подмигнул Веббер Полу. – Значит, в этом году появилась новая олимпийская дисциплина, о которой я ни разу не слышал.
– Я спортивный журналист.
– Ах журналист! Их тех, что нападают на коричневорубашечников, не называют своего имени, разгуливают с парабеллумом в кармане. Потом этот журналист зачесывает назад волосы и накладывает плотный грим.
Веббер постучал себя по щеке и понимающе улыбнулся.
– Я случайно увидел, как штурмовики терроризируют семейную пару, и остановил их. А парабеллум я у них, у штурмовиков, украл, – сказал Шуман.
– Ну, как скажешь. Ты с Аль-Капоне знаком?
– Конечно нет! – раздраженно отозвался Пол.
В шумном вздохе Веббера послышалось искреннее разочарование.
– Я слежу за преступным миром Америки. Многие немцы следят. Мы постоянно читаем детективные страшилки, романы то бишь, почти в каждом место действия – Америка. Я с огромным интересом следил за судьбой Джона Диллинджера. Сперва его выдала женщина в красном платье, потом застрелили у кинотеатра, где они посмотрели фильм. По-моему, здорово, что Диллинджер посмотрел кино перед тем, как его убили. Он погиб, но перед смертью получил удовольствие. Лучше бы, конечно, он посмотрел кино, напился, покувыркался в постели с той женщиной, а потом нарвался на пулю. Так было бы идеально. Да, вопреки твоим заверениям, я думаю, что ты настоящий гангстер, мистер Джон Диллинджер. Красотка Лизель! Красотка Лизель! Еще два пива на наш столик! Мой друг купит еще два пива!
Кружка Веббера опустела, а у Пола осталась полной на три четверти.
– Мне пива не нужно, – сказал он Лизель. – Неси только одно, для него.
