Немец ждал ответа, и Пол назвал битву, которую знал не понаслышке:
– В Сен-Миеле.
В сентябре тысяча девятьсот восемнадцатого года Пол с товарищами по оружию из Первой пехотной дивизии IV корпуса четыре дня брели сквозь ливень и грязь на штурм немецких окопов восемь футов глубиной, укрепленных колючей проволокой и пулеметными точками.
– Да-да, я тоже там был! – просиял немец и тепло пожал Полу руку. – Какое совпадение! Мой боевой товарищ!
«Угораздило битву выбрать!» – с досадой подумал Пол.
Кто знал, что так получится? Он постарался изобразить, что приятно удивлен встрече. Немец намертво вцепился в своего товарища:
– Ты из дивизии С? Ах, тот ливень! Ни до, ни после битвы я такого не видел. Вы где стояли?
– На западной стороне выступа.
– А мы схлестнулись со Вторым французским колониальным корпусом.
– Мы – с американцами, – отозвался Пол, судорожно вспоминая события двадцатилетней давности.
– Полковник Джордж Паттон – безумный гений, воистину! Он гнал свое войско по всему полю боя. А танки! Они появлялись откуда ни возьмись. Мы только гадали, в каком направлении Паттон нанесет следующий удар. Пехоты я не боялся, но танки… – Немец покачал головой и поморщился.
– Да, серьезная была битва.
– Если шрам – твоя единственная рана, ты счастливчик.
– Да, нужно сказать, Господь меня миловал. А тебя куда ранили? – спросил Пол.
– В икре у меня застрял осколок шрапнели. Он до сих пор во мне. Рану я племяннику показываю. Она по форме как песочные часы. Он трогает мой шрам и смеется от восторга. Ах, времена были! – Мужчина хлебнул из фляги. – В Сен-Миеле многие потеряли друзей. Я – нет. Мои друзья погибли раньше.
Немец затих и протянул флягу Полу, но тот покачал головой.
Из кафе вышел Морган и жестом подозвал Пола.
– Мне пора, – объявил Шуман. – Приятно было встретить ветерана и поделиться воспоминаниями.
– Ага.
– Всего хорошего, хайль Гитлер.
– Ага, хайль Гитлер.
– Ростовщик готов нас принять, – сказал Морган, когда Пол подошел.
– Ты не объяснил ему, зачем мне ружье?
– Правду точно не сказал. Он думает, ты немец и хочешь застрелить криминального туза из Франкфурта, который тебя надул.
Шуман и Морган прошли еще шесть или семь кварталов по улице, дома вдоль которой становились все беднее, пока не попали к лавке ростовщика. За грязными зарешеченными витринами теснились музыкальные инструменты, чемоданы, бритвы, ювелирные украшения, куклы, сотни единиц другого товара. На двери висела табличка: «Закрыто». Шуман и Морган простояли в вестибюле несколько минут и дождались невысокого лысеющего хозяина. Он кивнул Моргану, проигнорировал Пола, огляделся и впустил их в лавку. Ростовщик снова посмотрел на улицу, запер дверь и задвинул шторы.
Они проследовали вглубь пыльной, пахнущей затхлостью лавки.
– Сюда!
Ростовщик повел гостей за две толстые двери, которые тут же запер, потом вниз по лестнице в сырой подвал, освещенный двумя слабыми лампочками. Когда глаза привыкли к полумраку, Пол заметил, что в пирамидах у стены две тысячи ружей.
Хозяин протянул Полу ружье с оптическим прицелом.
– Это карабин Маузера калибром 7,92 миллиметра. Он хрупкий, поэтому носите в чемодане. Гляньте на прицел, это лучшая оптика в мире.
Ростовщик щелкнул выключателем – свет загорелся в длинном, метров сто, туннеле, в конце которого лежали мешки с песком, к одному из них была приколота бумажная мишень.
– Здесь полная звукоизоляция. Это подводящий туннель, вырыт давным-давно.
Пол взял карабин, почувствовал гладкость шлифованного лакированного приклада, вдохнул аромат масла, креозота, кожаного ремня. В работе он редко использовал винтовки, потому сладкие ароматы вкупе с надежным деревом и металлом вернули его в прошлое. Пол окунулся в запахи окопов, дерьма, керосиновой гари. И в аромат смерти, так похожий на запах мокрого гниющего картона.
– Для карабина и пули специальные, полые у наконечника, как сами видите. Они куда смертоноснее стандартных патронов.
Патронник пустовал, но Пол несколько раз спустил курок, чтобы его прочувствовать. Он вставил пули в магазин, сел на скамью и, опустив винтовку на деревянный блок, застеленный тканью, начал стрелять. Выстрел грянул оглушительно, а Пол едва заметил. Он просто смотрел в прицел, сосредоточившись на черных точках. Немного отрегулировав прицел, он без спешки расстрелял двадцать пуль, оставшихся в коробке с патронами.
– Хорошо! – прокричал Пол, потому что слух притупился. – Ружье хорошее!
Кивнув, он вернул маузер ростовщику, который разобрал его, вычистил и вместе с пулями уложил в потертый чемодан со стенками, проложенными мягкой тканью.
Морган взял чемодан и вручил конвертик ростовщику, тот погасил свет в тире и повел их наверх. Там он выглянул за дверь, кивнул, мол, все спокойно, и Морган с Шуманом зашагали прочь от лавки. Улицу наполнил металлический голос.
– От этих нравоучений никакого спасения! – засмеялся Пол.
Через дорогу на трамвайной остановке висел громкоговоритель, из которого опять вещали о санитарии и гигиене.
– Они что, не останавливаются? – изумился Пол.
– Нет, не останавливаются, – ответил Морган. – Потом это назовут национал-социалистической культурой – уродливые здания, безвкусная скульптура из бронзы, бесконечные речи…
Морган кивнул на чемодан с маузером:
– Пора вернуться на площадь и связаться с моим информатором. Пора выяснить, добыл ли он достаточно информации, чтобы ты использовал этот великолепный образец немецкой техники.
Пыльная «ДКВ» свернула на площадь Ноября 1923 года и, не найдя места для парковки на оживленной улице, едва не столкнулась с продавцом сомнительных фруктов, который ехал наполовину по обочине.
– Янссен, мы на месте, – объявил Вилли Коль, вытирая лицо. – У вас пистолет наготове?
– Так точно, майн герр.
– Тогда вперед, на охоту.
Детективы выбрались из машины.
После визита в общежитие сборной США они задержались в Олимпийской деревне, чтобы побеседовать с таксистами. Предусмотрительные национал-социалисты допустили к обслуживанию спортсменов лишь таксистов, владеющих иностранными языками. Последних было, во-первых, немного, а во-вторых, после поездки в город они наверняка возвращались в деревню. По мнению Коля, из этого, в свою очередь, следовало, что один из таксистов подвозил подозреваемого.
Детективы поделили таксистов, опросили две дюжины, и Янссену попался способный заинтересовать Коля. Его пассажир недавно выехал из Олимпийской деревни с чемоданом и старым коричневым портфелем. Здоровый, сильный, он говорил с легким акцентом. Водитель не назвал его волосы отросшими и не заметил каштанового отлива, – по его словам, волосы у пассажира темные, гладкие, убранные назад. Коль решил, что дело в бриолине или в лосьоне. Пассажир был не в костюме, а в чем-то светло-коричневом: подробностей водитель не вспомнил.
