У двери его комнаты они остановились.
Шуман нащупал в кармане ключ и посмотрел на Кэт. Она разглядывала пол.
– Спокойной ночи! – шепнул Пол.
– Я столько позабыла, – проговорила она, посмотрев на него. – Как гулять по городу, как встречаться с любовниками в кафе, как выдавать скабрезные шутки, как сидеть там, где сидели известные писатели и мыслители, и прочие удовольствия. Я забыла, каково это. Я столько позабыла…
Ладонь Пола скользнула по изящным фестонам на рукавах платья, по изгибу шеи, коснулась хрупких, обтянутых кожей косточек.
«Худая, – подумал он. – Какая худая!»
Свободной рукой Пол убрал волосы с глаз Кэт и поцеловал ее.
Кэт замерла, и Шуман осознал, что ошибся. Она такая ранимая, она видела место гибели своего любовника, она прошла по саду чудовищ… Пол хотел отстраниться, но Кэт судорожно обняла его и впилась ему в губы. От ее поцелуев у Пола пошла кровь.
– Извини! – изумленно пролепетала она.
Пол тихонько засмеялся, вслед за ним и Кэт.
– Говорю, я столько позабыла, – шепнула она. – Боюсь, это один из утраченных навыков.
Пол привлек ее к себе, и они остались в темном коридоре. Руки и губы творили безумие. Образы кружились, как в калейдоскопе: облако ее волос, позолоченное светом лампы, сливочное кружево комбинации поверх молочного кружева бюстгальтера, пальчики Кэт, ощупывающие шрам, оставленный пулей из «дерринджера», который прятал Альберт Райли, – пулька калибра 0,22, маленькая, немощная, но от удара о кость перевернулась и прошила Полу бицепс, вылетев сбоку, – ее жалобный стон, его ладонь на ее ладони: пусть проведет по лабиринту слоев тонкой ткани и застежек, ее пояс, изношенный и аккуратно зашитый.
– Ко мне в комнату! – шепнул Пол.
Через пару секунд дверь открылась, и они, спотыкаясь, шагнули через порог туда, где воздух был жарче, чем в жарком коридоре.
До кровати многие мили, а розовый диван с подлокотниками в виде крыла чайки вдруг оказался прямо под ними. Пол навзничь упал на подушки и услышал треск дерева. Кэт оседлала его, крепко-крепко держа за руки, словно, если отпустит, он утонет в мутных водах Ландвер-канала.
Страстный поцелуй, и Кэт уткнулась Полу в шею.
– Сколько времени прошло? – шептала она ему, себе самой или никому вообще. – Долгие годы!
Пол подумал, что у него-то давность не такая большая. Но вот он ловким движением освободил ее от платья и комбинации и понял: недавно у него были другие, а подобного он не испытывал много лет.
Он прижал ладони к лицу Кэт, притянул ее к себе, потом ближе, еще ближе и, окончательно теряя контроль, успел мысленно поправить себя: ничего подобного он не испытывал никогда.
Глава 19
Вечерние ритуалы в семействе Коль завершились. Посуду вытерли, столовое белье убрали, одежду выстирали.
Ноги перестали ныть – инспектор вылил воду из таза, высушил его и убрал на место. Банку с солью тщательно закрыл и спрятал под раковину.
Он вернулся в кабинет, где ждала трубка, чуть позже к нему присоединилась Хайди. Она устроилась в своем кресле и взяла вязанье. Коль рассказал ей о разговоре с Гюнтером.
– Так вот в чем дело, – покачала головой Хайди. – Гюнтер и вчера вернулся с футбола расстроенный. Мне ни слова не сказал. Эта тема не для бесед с матерью.
– Нам нужно поговорить с детьми, – заявил Коль. – Кому-то нужно научить их тому, что уяснили мы. Пусть знают, что хорошо, что дурно.
Моральное болото…
Толстые деревянные спицы проворно мелькали у Хайди в руках. Она вязала одеяло для первенца Шарлотты и Генриха, который, по ее подсчетам, родится через девять с половиной месяцев после их свадьбы, назначенной на следующий май.
– И что потом? – спросила Хайди хриплым шепотом. – Гюнтер расскажет школьным приятелям, что его отец против сожжения книг или что он хочет вернуть в Германию американские газеты. Потом ты навсегда сгинешь. Или мне пришлют твой прах в коробке со свастикой.
– Мы велим помалкивать. Мол, это игра, секрет, который нужно сохранить.
– Они же дети, дорогой мой! – улыбнулась Хайди. – Они не умеют хранить секреты.
«Верно, – подумал Коль, – совершенно верно! Фюрер и его прихвостни – блестящие преступники. Они захватывают нацию, захватывая наших детей. Гитлер обещал тысячелетний рейх. Вот как он этого добьется».
– Я поговорю…
Из коридора послышался стук – кто-то колотил бронзовым дверным молотком в форме медведя.
– Боже милостивый! – воскликнула Хайди, бросила вязанье и посмотрела на комнаты детей.
Вилли Коль вдруг понял, что СД или гестапо поставили им в дом жучок и услышали много сомнительных разговоров между ним и Хайди. Гестапо действует именно так – тайком собирает доказательства, потом арестовывает человека дома, рано утром либо за ужином, либо сразу после него, когда их совершенно не ждут.
– Включи радио, вдруг вещание не закончилось, – велел Коль жене, словно гестаповцы поверили бы, что они слушали болтовню Геринга.
Хайди включила. Загорелся желтый огонек, но из колонок не донеслось ни звука: приемник разогревался не сразу.
В дверь снова постучали.
Инспектор подумал о пистолете, но он держал его в «Алексе», не желая хранить оружие там, где дети. Да и окажись пистолет под рукой, чем это поможет против отряда эсэсовцев или гестаповцев? Коль прошел в гостиную: Генрих и Шарлотта стояли рядом, встревоженно переглядываясь. В дверях появилась Хильда с книгой в руках.
Из приемника наконец полился пафосный баритон Геббельса, вещающего об инфекции, здоровье и болезнях.
Направляясь к двери, Коль подумал: вдруг Гюнтер уже поболтал с друзьями о родителях? Вдруг паренек уже донес, например, на своего отца, пусть даже невольно? Коль оглянулся на Хайди. Та стояла, обняв младшую дочь. Коль отпер и распахнул тяжелую дубовую дверь.
На пороге стоял Конрад Янссен, свежий, как мальчик на причащении. Он глянул инспектору через плечо и обратился к Хайди:
– Простите за вторжение, фрау Коль. В столь поздний час это непростительно.
«Боже милостивый!» – подумал Коль.
Руки у него дрожали, сердце бешено колотилось. Вдруг инспектор-кандидат слышит его стук?
– Ничего страшного, Янссен. Время значения не имеет. Только, пожалуйста, в следующий раз не колотите в дверь так сильно.
– Да, конечно.
По-юношески свежее лицо, обычно невозмутимое, источало волнение.
– Майн герр, – сказал помощник, – я показал фотографию подозреваемого всей Олимпийской деревне и, по-моему, доброй половине берлинцев.
– И что?
– Я нашел журналиста английской газеты. Он прибыл из Нью-Йорка на пароходе «Манхэттен». Он пишет статью о спортплощадках по всему миру и вот…
