Долг…
Даже если это подразумевает ежедневные битвы на Вильгельмштрассе – если нужно, то и с самим фюрером, – за лучшее будущее Германии.
Эрнст крепко затянул внуку шнурки – теперь они не развяжутся и мальчик не споткнется. Он встал и, посмотрев на маленькую копию сына, поддался порыву, что позволял себе редко.
– Руди, утром у меня встреча, но потом мы можем поехать вместе на Олимпийский стадион. Хочешь?
– Да, дедушка! – просиял Руди. – Я могу бегать по настоящим дорожкам.
– Ты быстро бегаешь.
– У нас в школе есть Гунни, он на два года старше меня. Мы с ним бегали от дуба до крыльца, и я выиграл.
– Вот молодец! Значит, тебе понравится. Ты поедешь со мной и пробежишься по стадиону, на котором будут соревноваться олимпийцы. Через неделю начнется Олимпиада, и ты расскажешь всем, что бегал по тем же дорожкам. Разве не здорово?
– Здорово, дедушка, очень!
– Мне нужно идти, но в полдень я тебя заберу.
– Я пока буду бегать, тренироваться.
– Да, конечно.
Эрнст забрал из кабинета документы по Вальдхаймскому исследованию, заглянул в кладовую и сказал жене, что в полдень заедет за Руди. А сейчас что? Да, сегодня воскресенье, но у него важные дела. Нет, подождать они не могут.
При всех своих недостатках Герман Геринг был неутомим.
К примеру, сегодня он приехал на службу в Министерство авиации к восьми утра. И это в воскресенье. И притом что по пути сделал остановку.
Обливаясь потом, Геринг полчаса назад зашел в рейхсканцелярию и направился к кабинету Гитлера. Вдруг Волк не спит, то есть еще не спит? Страдающий бессонницей Гитлер часто ложился на заре. Увы, сегодня фюрер спал. По словам охранников, он лег около пяти и приказал не будить его.
Недолго думая, Геринг написал записку и оставил охранникам.
Мой фюрер! Я получил сведения чрезвычайной важности. Опасаюсь, что речь о предательстве. На карту поставлены наши долгосрочные планы. Подробности изложу лично в любое удобное вам время.
Геринг
Изумительный выбор слов. «Предательство» гарантированно заводит с пол-оборота. Евреи, коммунисты, социал-демократы, республиканцы – короче, изменники – в конце войны продали страну союзникам и до сих пор норовили сыграть Понтия Пилата для Иисуса-Гитлера.
«Предательство» Волка взбудоражит.
«Долгосрочные планы» не менее удачны. Все, что сулит провал Третьего рейха в видении Гитлера, тотчас привлечет его внимание.
Рейхсканцелярия за углом, жарким летним утром прогулка не обрадовала толстяка Геринга. Впрочем, выбора не оставалось. Звонить или посылать нарочного нельзя. Рейнхард Эрнст в интригах не искушен и собственными шпионами в рейхсканцелярии не обзавелся. Зато многие другие с удовольствием украдут сообщение о еврейских корнях Людвига Кейтеля и представят фюреру как собственную находку. Тот же Геббельс, главный конкурент Геринга в борьбе за внимание Волка, решится на такое и глазом не моргнув.
Теперь на часах было почти девять, и министр авиации сосредоточился на удручающе пухлой папке с документами по арианизации крупной химической компании на западе и поглощению ее заводами Германа Геринга. Зазвонил телефон.
Из приемной послышался голос помощника:
– Кабинет министра Геринга.
Министр выглянул в приемную. Помощник с трубкой у уха вытянулся по стойке смирно. Вот он закончил разговор и подошел к двери:
– Майн герр, фюрер ждет вас через полчаса.
Геринг кивнул и подошел к столу в другом конце кабинета. Устроившись за ним, он наложил себе еды с полного яств подноса. Помощник налил ему кофе. Министр авиации просматривал финансовую информацию о химической компании, но сосредоточиться не мог, таблицы с цифрами затмевала яркая, нарисованная воображением картинка: два гестаповца выводят Рейнхарда Эрнста из рейхсканцелярии. В лице полковника, всегда до возмутительного спокойном, шок и бессилие.
Пустая фантазия, но Геринг с удовольствием на нее отвлекся, уминая огромную порцию колбасы и яиц.
Глава 21
Дом на Краузенштрассе построили при Бисмарке и Вильгельме, располагался он в полукилометре к югу от правительственных зданий. В квартире того дома, просторной, но грязной и запущенной, за изысканным обеденным столом сидели два молодых человека и спорили вот уже несколько часов. Спор получился долгим и яростным, потому что речь шла ни о чем-то, а о выживании. Как зачастую в те времена, суть разногласий сводилась к доверию.
Тот человек вызволит их и спасет или предаст, заставив заплатить жизнью за свою доверчивость?
Бом! Бом! Бом!
– Прекрати стучать! – велел Курт Фишер, старший из белокурых братьев.
Ганс бряцал ножом по тарелке, на которой лежали огрызок яблока и сырные корки – остатки их жалкого завтрака. Он постучал еще пару секунд и отложил нож.
Братьев разделяли не только пять лет, но и противоречия куда серьезнее возрастных.
– Он донесет на нас из-за денег. Или потому, что опьянен национал-социализмом. Или потому, что сегодня воскресенье и ему захочется на кого-нибудь донести.
И ведь с этим не поспоришь…
– Еще раз спрашиваю, к чему спешка? Почему именно сегодня? Я хотел бы встретиться с Ильзой. Ты ведь ее помнишь? Она красотка, не хуже Марлен Дитрих.
– Ты что, шутишь?! – раздраженно спросил Курт. – Наши жизни на кону, а ты сохнешь по грудастой девке, с которой знаком меньше месяца.
– Давай лучше завтра. Или после Олимпиады? Некоторые будут рано уходить с соревнований и выбрасывать дневные билеты. Мы сможем попасть на вечернюю программу.
Олимпиада, дело наверняка в ней. В жизни молодого красавчика Ганса появится еще немало Ильз. Ни красотой, ни умом девушка не блистала, а вот по стандартам национал-социализма считалась распущенной. Ганса же беспокоило то, что из-за побега из Германии он пропустит Олимпиаду.
Курт вздохнул с досадой. Его младшему брату девятнадцать, в таком возрасте молодые люди занимают ответственные должности в армии или в торговле. Увы, Ганс родился импульсивным мечтателем, да еще с ленцой.
«Что же делать?» – думал Курт, споря уже не с братом, а с собой.
Он положил в рот кусок черствого хлеба. Масла они не видели неделю. Еды вообще почти не осталось. На улицу Курт выходил неохотно: он чувствовал себя беззащитным, хотя, как ни странно, куда уязвимее братья были в квартире, за которой, возможно, приглядывали гестапо или СД.
Как ни крути, дело только в доверии. Решиться или не решиться?
– Что-что? – спросил Ганс, удивленно подняв бровь.
Курт покачал головой. Он не подозревал, что говорит вслух. Вопрос адресовался тем двоим, которые единственные на свете могли дать честный и здравый ответ, – родителям. Но Альбрехта и Лотты Фишер рядом не было. Социал-демократы, пацифисты, два месяца назад они отправились в Лондон на мирную конференцию. Перед самым возвращением супруги выяснили, что их имена в списках гестапо. Тайная полиция намеревалась арестовать их прямо в аэропорту Темпельхоф. Альбрехт дважды пытался проскользнуть на родину за сыновьями, сначала через Францию, потом через Судетскую область Чехословакии. Обе попытки провалились, во второй раз его едва не арестовали.
