– Неблагодарные свиньи! Я следила за вами, я знаю, чем вы занимались, знаю, кто к вам наведывался. Я записывала все, что видела. Вы предали нашего фюрера!
Командир эсэсовцев раздраженно на нее посмотрел, кивнул молодому солдату, и тот толкнул фрау Луц обратно в машину.
– Вы оба давно у нас в черном списке.
– Мы ничего не сделали! – Не в силах отвести взгляд от крови Унгера, от растекающейся малиновой лужицы, Курт зашептал: – Ничего, клянусь. Мы просто хотим к родителям.
– Незаконный выезд из страны, пацифизм, экстремизм – сплошь преступления, караемые смертной казнью. – Эсэсовец подтащил Ганса к себе и прицелился ему в голову.
– Пожалуйста, не надо! – захныкал Ганс. – Пожалуйста!
Курт шагнул вперед, но эсэсовец сильно ударил его в живот. Курт согнулся пополам, но увидел, как командир приставляет пистолет к затылку Ганса.
– Нет!
Командир прищурился и чуть подался назад, чтобы не забрызгаться кровью и ошметками плоти.
– Майн герр, прошу вас!
– Майн герр, нам же приказано, – зашептал другой эсэсовец. – На время Олимпиады максимальная сдержанность.
Он кивнул в сторону рынка, на котором собралась толпа. Люди смотрели на них во все глаза.
– Там могут быть иностранцы, журналисты, – добавил эсэсовец.
Командир долго раздумывал, а потом прошипел:
– Ладно, везите их в Колумбия-Хаус.
По уровню жестокости и секретности Колумбия-Хаус уступал Ораниенбургу и в итоге был преобразован в тюрьму, пожалуй самую известную в Берлине.
Командир кивнул на труп Унгера:
– Выбросьте его куда-нибудь. Если он женат, пошлите супруге окровавленную рубашку.
– Есть, майн герр! Пояснение приложить?
– Рубашка сама – пояснение.
Командир убрал пистолет и зашагал к машине. Он глянул на Фишеров, но словно не увидел их. Словно считал братьев трупами.
– Пол Шуман, где же ты?
«Кто ты?» – спрашивал вчера безымянного подозреваемого Вилли Коль, вот и сейчас вопрошал он вслух, с досадой, без надежды на ответ. Инспектор думал, что имя подозреваемого ускорит расследование, но ошибся.
Ни Федеральное бюро расследований, ни Олимпийский комитет на его телеграммы не ответили. Краткий ответ поступил из Департамента полиции Нью-Йорка, мол, вопрос Коля они рассмотрят, «если представится возможность». Выражения этого Коль не знал, но, справившись в англо-немецком словаре, угрюмо насупился. За последний год он не раз чувствовал нежелание американских правоохранителей сотрудничать с крипо. Отчасти это объяснялось антинацистским настроем американцев, отчасти – похищением ребенка Линдберга; Бруно Гауптман сбежал из-под стражи в Германии, улизнул в Америку и там убил малыша.
На своем нескладном английском Коль набрал еще одну короткую телеграмму – поблагодарил Департамент полиции Нью-Йорка и напомнил, что дело срочное. Пограничников он предупредил, чтобы задержали Шумана, если тот попробует покинуть Германию, но его распоряжение получат лишь на основных пограничных переходах.
Малопродуктивной оказалась и вторая поездка Янссена в Олимпийскую деревню. Пол Шуман не был официально связан с командой США. В Берлин он прибыл как пишущий журналист-фрилансер. Из Олимпийской деревни Шуман уехал вчера, с тех пор никто его не видел и не знал, куда он мог отправиться. Шуман не значился среди недавно купивших патроны ларго или пистолет «Стар модело А», что не удивляло, ведь он лишь в пятницу приехал в Германию со сборной.
Коль раскачивался взад-вперед в кресле, просматривал коробку с вещдоками, читал свои карандашные заметки… Подняв голову, он увидел в дверях кабинета Янссена: тот болтал с молодыми инспекторами-кандидатами и помощниками инспектора.
Шумная компания в штатском заставила Коля нахмуриться.
Молодые служащие крипо засвидетельствовали ему почтение.
– Хайль Гитлер!
– Хайль, инспектор Коль!
– Хайль, хайль…
– Мы идем на лекцию. Давайте с нами?
– Нет, я занят, – буркнул Коль.
С тех пор как в тридцать третьем году к власти пришли национал-социалисты, в актовом зале «Алекса» раз в неделю устраивались часовые лекции. Служащих крипо обязывали их посещать, но политически индифферентный Коль присутствовал крайне редко. В последний раз это случилось два года назад. На лекции под названием «Гитлер, пангерманизм и основы социальных перемен» Вилли Коль заснул.
– Может приехать сам начальник СД Гейдрих.
– Полностью мы не уверены, – с энтузиазмом добавил другой молодой человек. – Но это не исключено. Представляете? Можно пожать ему руку!
– Говорю же, я занят! – Коль посмотрел на своего помощника, словно не замечая молодых, восторженных лиц его спутников. – Ну что у вас там?
– Хорошего дня, инспектор! – проговорил молодой служащий крипо, и шумная компания ушла прочь по коридору.
Коль сверлил Янссена мрачным взглядом, и тот поморщился:
– Простите, майн герр. Они липнут ко мне, потому что я прикреплен…
– Ко мне?
– Да, майн герр.
Коль кивнул на коридор, где исчезла шумная компания:
– Они уже вступили?
– В партию? Некоторые – да.
До прихода Гитлера к власти полицейским запрещалось состоять в политической партии.
– Вы, Янссен, вступлением не соблазняйтесь. Кажется, что это поможет карьере, а на самом деле – нет. Скорее, в паутину затянет.
– В моральное болото, – процитировал своего начальника Янссен.
– Вот именно.
– Да и когда мне вступать? – серьезно спросил Янссен, а потом в кои веки улыбнулся. – Пока я у вас под началом, на митинги ходить некогда.
Коль улыбнулся в ответ и спросил:
– Так что вы принесли?
– Отчет о вскрытии трупа убитого в Дрезденском проулке.
– Давно пора.
Двадцать четыре часа на вскрытие. Непростительно долго.
Инспектор-кандидат вручил начальнику папку с двумя листочками.
– Что это? Судмедэксперт делал вскрытие во сне?
– Я…
– Ничего страшного, – пробормотал Коль, читая отчет.
Начинался он стандартно: малопонятным языком анатомии и физиологии объяснялось, что смерть наступила от сильного повреждения мозга, вызванного прохождением пули. Ни венерических заболеваний, ни военных ран у убитого не обнаружили, только артрит в легкой форме. Натоптыши роднили его с Колем, да и мозоли на ногах говорили, что погибший много ходил пешком.
– Смотрите, майн герр, он палец ломал, – проговорил Янссен, глядя Колю через плечо. – Кость неправильно срослась.
