– Я слышал ваши разговоры и знаю, что вы задумали. Но они вас остановят.
– Кто тебя подослал сюда? Бунд?
– Никто меня не подсылал!
Хайнслер презрительно усмехнулся и, перестав ежиться от страха, отчеканил:
– Я служу новой Германии и люблю фюрера. Я готов на все ради него и ради его партии. Подобные вам…
– Заткнись, – оборвал его Маниелли. – Какой именно разговор ты подслушал?
Хайнслер ответил самодовольной ухмылкой и уставился в иллюминатор.
– Он подслушал вас с Эйвери? – спросил Пол. – О чем вы говорили?
Лейтенант потупился:
– Даже не знаю… Ну, пару раз план обсудили. Так, в общем. Подробностей не помню.
– Так вы не в каюте разговаривали? На палубе, где рядом мог оказаться любой? Ну как же так?! – не выдержал Пол.
– Я не думал, что нас станут подслушивать, – оправдывался лейтенант.
Сорят наводками…
– Что будешь с ним делать?
– Посоветуюсь с Эйвери. На «Манхэттене» есть карцер. Пока ничего не придумали, посадим туда.
– В Гамбурге можно будет отвести его в консульство.
– Можно, наверное. Только… – Маниелли беспокойно осекся. – Чем это пахнет?
Встревожился и Пол: воздух в каюте неожиданно стал горько-сладким.
– Нет!
Глаза у Хайнслера закатились, в уголках рта появилась белая пена. Он упал на подушку и забился в конвульсиях.
В каюте запахло миндалем.
– Цианид! – вскрикнул Маниелли, бросился к иллюминатору и открыл его пошире.
Пол взял наволочку, осторожно вытер Хайнслеру губы, попробовал нащупать во рту капсулу, но вытащил лишь осколки. Капсула раскололась. Пол принес стакан воды, чтобы промыть толстяку рот, но тот уже умер.
– Он наложил на себя руки! – пролепетал Маниелли, таращась на тело. – Здесь и сейчас… Он наложил на себя руки!
«Ухнул наш шанс что-нибудь выяснить», – с досадой подумал Пол.
Молодой лейтенант потрясенно смотрел на труп:
– Вот так беда! Господи, господи…
– Расскажи об этом Эйвери.
Но Маниелли словно парализовало.
Пол крепко взял его за руку:
– Уинс… расскажи Эйвери. Ты меня слышишь?
– Что? Ах, Эндрю… Я сообщу ему, да.
Стоит привязать Хайнслеру к поясу несколько гантель из спортзала, и он утонет в море, но иллюминаторы на «Манхэттене» лишь восемь дюймов шириной. Коридоры уже наполнялись пассажирами, готовыми к высадке на берег, – с корабля труп не вынести. Придется подождать. Шуман накрыл тело Хайнслера одеялом, повернув его голову так, словно тот спал, затем тщательно сполоснул руки в маленькой раковине, чтобы смыть следы яда.
Десять минут спустя в дверь постучали, и Пол снова впустил Маниелли.
– Эндрю пытается связаться с Гордоном, – сказал Уинс. – В Вашингтоне полночь, но он разыщет.
Лейтенант смотрел на труп как завороженный, потом спросил Пола:
– Ты вещи собрал? Готов к высадке?
– Переодеться надо, – ответил Шуман, глядя на свои боксерские шорты и майку.
– Тогда переодевайся и иди наверх. Эндрю говорит, нельзя, мол, чтобы ситуация выглядела мерзко: ты исчезаешь вместе с этим парнем, а потом начальство не может его найти. Через полчаса встречаемся на палубе у левого борта.
В последний раз взглянув на Хайнслера, Пол взял чемодан, бритвенные принадлежности и отправился в душевую. Там он вымылся, побрился, надел белую рубашку и серые фланелевые брюки, а коричневую шляпу стетсон оставил в чемодане: у троих или четверых пассажиров их трилби и канотье уже улетели за борт.
Десять минут спустя, озаренный слабым утренним светом, Шуман шагал по дубовому настилу палубы. Опершись на леер, закурил «Честерфилд».
Пол задумался о толстяке, только что наложившем на себя руки. Не понимал он самоубийц. Наверное, ключ к разгадке давали глаза носильщика. Горящие глаза фанатика. Хайнслер напомнил ему героев недавно прочитанной книги. Какой же именно? Ах да, про прихожан, которым морочил голову проповедник в «Элмере Гентри», популярном романе Синклера Льюиса.
«Я люблю фюрера. Я готов на все ради него и ради его партии».
Лишать себя жизни при таких обстоятельствах – чистое безумие. Но сильнее пугало то, что случившееся говорило о серой полоске берега, которую сейчас обозревал Шуман. Сколько там одержимых такой страстью? Бандиты, подобные Голландцу Шульцу и Багси Сигелу, опасны, но их можно понять. А поступок Хайнслера, его горящий взгляд, всепоглощающая преданность – аномалия. Таких объектов у Пола прежде не было.
Размышление прервали: к Полу направлялся молодой негр в форменном синем джемпере олимпийской сборной США и в шортах, выставляющих напоказ сильные ноги.
– Как ваши дела, сэр? – спросил негр, когда они обменялись приветственными кивками.
– Хорошо, – ответил Пол. – А ваши?
– Обожаю утренний воздух. Здесь он куда чище, чем в Кливленде или Нью-Йорке.
Оба стали смотреть на воду.
– Сегодня я видел, как вы спаррингуете. Вы профессионал?
– Старик вроде меня профессионал? Нет, я просто тренируюсь.
– Я Джесси.
– Сэр, я знаю, кто вы! Пуля из штата Огайо.
Они пожали друг другу руки, Пол назвал свое имя. Вопреки случившемуся в каюте, губы у него растягивались в улыбке.
– Я смотрел репортажи о прошлогоднем турнире Западной конференции. Ну, о том, в Энн-Арборе. Вы побили три мировых рекорда и поравнялись еще с одним. Я раз десять тот репортаж пересматривал. Да вам, наверное, надоело от всех об этом слушать…
– Не надоело, сэр, нисколько! – возразил Джесси Оуэнс. – Удивляюсь тому, что люди так внимательно следят за моей карьерой. Просто ведь прыгаю и бегаю… Почему-то я почти не видел вас, Пол, во время рейса.
– Нет, я тут был, – уклончиво ответил Пол.
Неужели Оуэнс знает о гибели Хайнслера? Он слышал разговоры? Углядел, как Пол схватил толстяка у трубы на верхней палубе? Нет, знал бы – волновался бы сильнее. У олимпийца другое на уме…
Шуман кивнул на нижнюю палубу:
– Такого большого спортзала я в жизни не видывал. Вам он нравится?
– Хорошо, что есть шанс тренироваться, но дорожка не должна двигаться и уж точно не должна качаться вверх-вниз, как было пару дней назад. Скорее бы на земляную или на гаревую.
– Так я спарринговал с боксером сборной?
– Да. Он славный парень. Я как-то с ним разговаривал.
– И боксирует хорошо, – добавил Пол без особого энтузиазма.
– Наверное, – отозвался легкоатлет.
