Может, дело в детстве?
Может, дело в гибели его жены и ребенка?
А может, даже в смерти Эммы Мэтьюз?
Или в чем-то совершенно другом, о чем я и не догадываюсь?
Какова бы ни была причина, странно, что Кэрол так ошиблась в Эдварде. Хотя, конечно, она с ним не знакома и полагалась исключительно на слова Эммы.
А это, в свою очередь, означает, что и Эмма на его счет заблуждалась. Или – мне в голову приходит другая мысль – Эмма намеренно сбила своего психотерапевта с толку. Вот только зачем?
Лишь один человек может ответить на этот вопрос, понимаю я. Достаю телефон и нахожу номер.
– Агентство «Недвижимость в Хэмпстеде», – отвечает голос Камиллы.
– Камилла, это Джейн Кавендиш.
Короткая пауза: она вспоминает меня.
– Здравствуйте, Джейн. У вас все хорошо?
– Все в порядке. Я просто нашла кое-какие вещи на чердаке дома. Я думаю, что они принадлежали Эмме Мэтьюз. Вы не знаете, как можно связаться с человеком, с которым она сюда въезжала, Саймоном Уэйкфилдом?
– А… – Камилла настораживается. – Значит, вы узнали о… случае с Эммой. После него дом и перешел в наше ведение – прежнее агентство лишилось контракта после расследования. Так что данных тех жильцов у меня нет.
– Какой агент ими занимался?
– Марк Ховарт из «Ховарт и Стаббс». Могу прислать вам его телефон, если хотите.
– Спасибо. – Что-то заставляет меня прибавить: – Камилла… Вы сказали, что ваша фирма приняла Дом один по Фолгейт-стрит три года назад. Сколько людей жило там с тех пор?
– Не считая вас? Двое.
– Но вы говорили, что он почти год пустовал.
– Верно. Сначала была медсестра – ее хватило на две недели. Второй жилец продержался три месяца. Однажды утром я нашла под дверью плату за месяц и записку, в которой говорилось, что если она пробудет там еще хоть день, то сойдет с ума.
– Оба жильца – женщины? – медленно говорю я.
– Да, а что?
– Вам это не кажется странным?
– Да нет. То есть не более странным, чем все, что с этим домом связано. Но я рада, что с вами все хорошо. – Она дает этим словам повисеть в воздухе, словно приглашая меня возразить. Я ничего не говорю. – Ну что же, до свидания, Джейн.
Тогда: Эмма
Он не торопится уходить; собранный саквояж «Суэйн Адени» ждет на каменном столе; у нас последний завтрак.
Я ненадолго, говорит Эдвард. При возможности буду приезжать на одну-две ночи.
Напоследок он оглядывает дом, бледные открытые пространства. Я буду думать о тебе, говорит он. Указывает на меня. В этой одежде. Живущей этой жизнью. Так, как надо жить в этом доме.
Я ем тост в его белой рубашке «Комм де гарсон» и его трусах-«боксерах». Минимализм в доме – минимализм в одежде.
Я делаюсь слегка одержим тобой, Эмма, добавляет он.
Только слегка?
Может быть, расставание пойдет нам на пользу.
Почему? Не хочешь быть одержимым мной?
Он смотрит на мою шею, на мою короткую стрижку: волос как раз столько, чтобы он мог ухватить, когда меня трахает.
Моя одержимость не бывает здоровой, тихо говорит он.
Когда он уходит, я открываю ноутбук.
Пора узнать побольше о таинственном мистере Монкфорде.
Его вчерашняя реакция на мою новую стрижку навела меня на мысль. Такую безумную, что мне самой не верится.
Мистер Эллис? зову я. Том Эллис?
На мой голос ко мне поворачивается мужчина. Костюм, желтая каска, насупленный вид.
Это строительная площадка, немедленно говорит он. Вам сюда нельзя.
Меня зовут Эмма Мэтьюз. В вашем офисе сказали, что вы здесь. Я буквально на пару слов.
О чем? Барри, я отойду, говорит он человеку, с которым разговаривал. Тот кивает и уходит в одно из недостроенных зданий.
Об Эдварде Монкфорде.
Он напрягается. А в чем дело?
Я пытаюсь выяснить, что случилось с его женой. Знаете, я боюсь, что со мной может случиться то же самое.
Вот теперь мне удалось завладеть его вниманием. Он ведет меня в кафе рядом со стройкой, старомодную грязноватую забегаловку, где рабочие в светоотражающих жилетах уплетают яичницу с фасолью.
Отыскать четвертого члена исходного состава «Монкфорд партнершип» было нелегко. После нескольких часов поисков в Сети я нашла старую вырезку из «Аркитекчурал джорнэл», в которой сообщалось об учреждении этой компании. С зернистого черно-белого снимка на меня уверенно смотрели четверо молодых выпускников. Было видно, что уже тогда Эдвард естественным образом оказался их лидером. Скрестив руки на груди, с безучастным лицом он стоял между Элизабет и гораздо более худым, чем сейчас, Дэвидом Тилем с конским хвостом. Том Эллис стоял справа, чуть в стороне от остальных, и единственный улыбался в объектив.
Он приносит две чашки чая и кладет в свою две ложки сахара. Я знаю, что снимок для «Аркитекчурал джорнэл» был сделан меньше десяти лет назад, но он сильно изменился. Располнел, волосы поредели.
Вообще-то я ни с кем не говорю об Эдварде Монкфорде, говорит он. Да и о других партнерах тоже.
Я знаю, говорю, я почти ничего в Сети не нашла. Поэтому в ваш офис и позвонила. Хотя, признаюсь честно, я не думала, что вы работаете в месте вроде «Таун энд вэйл констракшн».
Том Эллис устроился в огромную компанию, застраивающую пригороды домами-клонами.
Я смотрю, Эдвард вас хорошо вышколил, сухо говорит он.
В каком смысле?
«Таун энд вэйл» строит доступные дома для семейных людей. Они располагаются возле дорог, школ, больниц и пабов. При них есть дворики, чтобы дети могли играть, и они хорошо утеплены, чтобы меньше платить за обогрев. Архитектурных наград за них, может, и не дают, зато люди довольны. Что вам не нравится?
Значит, вы с Эдвардом разошлись во мнениях, говорю я. Вы поэтому ушли из компании?
Секунду спустя Том Эллис качает головой. Он меня выжил, говорит он.
Как?
Тысячью разных способов. Спорил с каждым моим предложением. Высмеивал мои идеи. С ним и до смерти Элизабет было нелегко, но когда он вернулся из Японии и уже некому было его сдерживать, он превратился в чудовище.
Он горевал, говорю я.
Горевал, повторяет он. Ну конечно. Вот – великий миф, который Эдвард Монкфорд сам же и запустил. Терзающийся гений, который потерял любовь всей своей жизни и в результате стал архиминималистом.
Вы думаете, это не так?
Я знаю, что это не так.
Том Эллис рассматривает меня, словно размышляя, говорить или нет. Эдвард с самого начала проектировал бы свои голые клетушки, если бы мы ему позволили, наконец говорит он. Это Элизабет его обуздывала, к тому же мы с ней друг друга поддерживали, и он был в меньшинстве. Дэвида Тиля интересовала только инженерная сторона дела. А вот мы с Элизабет были близки. У нас были схожие представления. По ранним работам компании это видно.
