Нет, это плохая картинка, от нее нужно немедленно избавиться. Это похоже на старую шутку: «Не думай о розовом слоне». И вот ты уже не видишь ничего, кроме розового слона.
Кэл сменил направление мысли: он видел, как крутит педали, стремительно летит, приземляется, – новая победа.
Внутренним зрением он видел себя летящим. Летящим, как орел. Он может это.
Медленно и спокойно Кэл открыл глаза и сжал руль.
«Вперед».
Он рванул вниз, неистово крутя педали, глазами впившись в точку приземления, а не в быстро сокращавшееся расстояние и не в кучу хлама между крышей и контейнером. Быстрее, быстрее… и уже в воздухе он изо всех сил рванул переднее колесо велосипеда вверх.
Он летел над мусором, лицо растягивалось в улыбку абсолютной радости. Да! Он сделал это…
Переднее колесо преодолело расстояние.
Заднее – нет.
Все произошло так быстро, что Кэл даже не успел испугаться. Велосипед тяжело приземлился на кучу старых матрасов и прочего хлама, который он кропотливо таскал сюда в течение нескольких недель.
Он осторожно пошевелился, – похоже, все цело. Кровь текла из глубокой царапины на лице, и все тело болело, но это ерунда.
Велосипед тоже пострадал. Но и после более тяжелых поражений он неизменно доставлял своего хозяина домой.
– Черт! – выругался Кэл, выбираясь из кучи хлама со своим велосипедом. Он не собирался рассказывать родителям, где и при каких обстоятельствах получил травмы.
Он наскоро обследовал себя: несколько синяков и порезов на лице и теле – пустяки, даже царапина на ноге перестала сочиться кровью. И байк был в норме – так, несколько вмятин, но на ходу. Хорошо. Кэл поднял голову, посмотрел на небо и улыбнулся, различив маленькую точку: орел. Однако… папе с мамой ничего не надо знать об этом. Кэл еще немного посидел, наблюдая за орлом.
Уже начали сгущаться сумерки, и тени вытянулись, когда он подъезжал к обшарпанному многоквартирному бараку, который называл своим домом. По дороге за велосипедом клубилась желтоватая пыль. Здесь все было покрыто густым слоем золотистой пыли, и лишь веревки с цветными флажками, натянутые над дорогой, оживляли унылую блеклость пейзажа.
К Кэлу вернулось привычное хорошее расположение духа, и он уже проанализировал, что сделал неверно, и понял, как в следующий раз исправить все ошибки и приземлиться успешно. В конце концов, это была лишь первая попытка. Каллум Линч не трус. Завтра он повторит попытку снова… или, поправил сам себя Кэл, когда родители позволят ему снова сесть на велосипед.
Кэл уже достаточно проехал по городу, когда вдруг заметил, что вокруг что-то не так. Люди повысыпали из своих домов, кто-то сидел на стульях с напитками в руках, но большинство сбилось в кучки и… смотрело. И все они смотрели на него. От фальшивого спокойствия на их лицах у Кэла неприятно засосало под ложечкой.
Что-то случилось. Плохое.
Кэл прибавил скорости, бросил у входа велосипед и еще раз окинул взглядом соседей, молча стоявших с мрачно-печальными лицами. Он не знал почему, но сердце в груди тревожно застучало. Он потянулся к ручке двери и застыл. Дверь была широко распахнута. Но его родители всегда закрывали дверь. Кэл сглотнул и переступил порог тесной веранды, остановился, прислушался и медленно двинулся вперед, как будто в этом хорошо знакомом месте он был чужаком.
Дверь в другую часть дома тоже была открыта. Он раздвинул длинные нити занавесок из янтарного цвета бусин, что служила условной перегородкой между комнатами.
Не было слышно ни разговоров, ни смеха, ни звона посуды, не чувствовался запах ужина, готовившегося на плите. И лишь, как всегда свободно и легко, лился из старого бежевого радиоприемника голос Пэтси Клайн, и где-то в одной из комнат бубнил телевизор – шла какая-то информационная передача.
«Сегодня у нас в гостях доктор Алан Риккин, исполнительный директор „Абстерго индастриз“, – тараторил ведущий. – Алан, похоже, мир стоит на краю пропасти».
«Вне всякого сомнения». – В голосе доктора слышался акцент английского аристократа.
Взгляд Кэла мельком скользнул по экрану – мужчина далеко за тридцать, в дорогом элегантном костюме, с черными глазами и резкими чертами лица.
«Очевидно, что человечество упорно и неумолимо само себя разрушает. Я считаю: если мы не излечим человеческую природу от врожденной агрессии, цивилизация – в том виде, в каком она существует сейчас, – исчезнет. „Абстерго индастриз“ ведет работу по поиску ключевого…»
Телевизор продолжал бубнить, но Кэл больше не слушал, он медленно шел вперед. В комнатах царил густой полумрак. Ничего необычного. Летом здесь очень жарко, и затемненные окна сохраняли в доме прохладу. Но сейчас в этом полумраке было нечто враждебное. Кэл почувствовал, что его ладони стали холодными и влажными.
Он вошел в комнату родителей и увидел мать. Она сидела на кухне, силуэт четко вырисовывался на фоне окна. На мгновение у него отлегло от сердца, он хотел позвать ее, но слова почему-то застряли в горле. Он только сейчас осознал странность ее позы: тяжело навалилась на спинку стула, руки безвольно свисают по сторонам.
И сидит она неподвижно. Слишком неподвижно.
Кэл застыл, глядя на нее. Голова работала на полную катушку, пытаясь понять, что случилось. Взгляд зацепил движение – что-то медленно капало с ее руки. Капли падали в растекшуюся по полу красную лужицу, на которой застыл тонкий луч закатного солнца.
Какое-то время Кал как зачарованный смотрел на падающие капли. Затем его взгляд медленно переместился вверх по траектории их движения. Красная жидкость медленно стекали с серебряной подвески, которую его мать постоянно носила. Восьмиконечная звезда с камнем ромбовидной формы в центре. На камне черным выгравирован символ, похожий на букву «А», составленную из двух слегка изогнутых клинков.
Сейчас цепочка подвески была намотана на ее руку и тонула в алом ручейке. Шестое чувство Кэла кричало и требовало, чтобы он отвел взгляд и бежал отсюда без оглядки. Но вместо этого Кэл стоял и смотрел, застыв как вкопанный.
Ее кисть была в крови. Левый рукав ее белой крестьянского кроя блузы пропитался кровью.
А горло…
– Мама… – шепотом позвал он, хотя рана на шее не оставляла сомнений, что она мертва.
Laa shay’a waqi’un moutlaq bale kouloun moumkine.
Кэл услышал шепот и с ужасом осознал, что он в комнате не один.
Убийца еще здесь.
Он стоял у телевизора спиной к Кэлу и смотрел в окно – широкоплечий, ростом не менее шести футов. На голове у него был капюшон.
Но взгляд Кэла непроизвольно вернулся к жутким красным каплям, медленно падавшим и падавшим на дешевый линолеум. Кровь матери была и на кинжале, который держал убийца.
– Папа, – шепотом позвал Кэл, но больше ничего не мог произнести, душили рвотные спазмы, хотелось упасть, свернуться калачиком и не двигаться.
