Он не имел представления, как долго все это продолжалось, но понял, что к нему вернулась способность здраво рассуждать… и галлюцинации прекратились. По крайней мере, хотя бы в этом санитары его не обманули.
Они не спрашивали его о самочувствии, а ему не хотелось об этом рассказывать.
Когда его в пятидесятый, а может быть, и в тысячный раз вытащили из воды, он увидел… нет, не Агилара. Софию. И понял, что он в реальности. Но не знал, хорошо это или плохо.
София, входя в реанимационную, не успела погасить свое раздражение. Она ценила те средства, что орден тамплиеров выделял на ее исследования: без них она бы не достигла таких успехов в науке, но всегда старалась держаться в стороне от политических интересов ордена и «Абстерго индастриз». И до сего момента ей это удавалось, и это было успехом, почти таким же значительным, как и те, которых она надеялась достичь с помощью Кэла.
Она проверила данные о его состоянии, прежде чем направиться в реанимационную, и осталась довольна тем, как быстро он восстанавливается. Но София до сих пор не понимала, как отнестись к своему поведению в момент его рассинхронизации. Такая лавина эмоций была ей непривычна.
– Я не чувствую ног, – сообщил Кэл, когда София подошла к краю бассейна и внимательно посмотрела на него.
Спокойствие, с каким он констатировал факт, восхитило ее.
С таким же спокойствием она ответила:
– Паралич временный.
Казалась, он принял это с полным смирением.
– А как насчет плохих новостей? – спросил он.
– У тебя произошла рассинхронизация. Это вызвало неврологическое расщепление, но ты справился. – Она помолчала и добавила: – На этот раз.
Кэл посмотрел на нее, отблески света, отраженного от поверхности воды, замысловатым рисунком скользили по его телу. Его глаза были одного цвета с водой в бассейне, в них страх смешивался с болью.
– Я там умру?
София ответила не сразу. Она присела рядом с ним, закинув ногу на ногу и наклонившись вперед.
– Нет, – сказала она, – если будешь входить в «Анимус» добровольно.
Она мягко улыбнулась. Кэл отвернулся, и отблески света забегали по его лицу.
– Кэл, мы положим конец страданиям, – продолжала София совершенно искренне. – Навсегда.
– Я не могу этого сделать, – ответил Кэл.
И это не был крик протеста или отчаяния. Все было сказано просто и однозначно и потому еще сильнее огорчило Софию.
– Ты сможешь, – сказала она.
Кэл повернул к ней голову, ему хотелось верить ей, но осторожность и подозрительность не позволяли это сделать. Неожиданно – и это тоже ее ранило – София вспомнила свое детское горе: бездомную собаку, попытки ее приручить и конец всех надежд…
София вздохнула, обдумывая следующий шаг. Отцу не понравится ее идея. Это может дать результат, обратный желаемому. Но что-то внутри подсказывало ей, что она правильно поступает.
Если Кэл должен доверять ей, то и она обязана доверять ему. Доверять настолько, чтобы объяснить, чего от него добиваются.
– Я хочу тебе кое-что показать.
За двадцать минут санитары извлекли Кэла из реанимационного бассейна, одели и усадили в инвалидное кресло. София ждала у дверей бокса, досада и неприятие своей беспомощности волнами исходили от Кэла. София хотела взяться за ручки кресла, но он не позволил, крепко вцепился в колеса и с вызовом посмотрел на нее.
– Куда? – спросил Кэл.
– В зал «Анимуса». – Лицо Кэла напряглось, и София поспешила добавить: – В «Анимус» ты не пойдешь.
– Тут ты права, не пойду, – саркастически заметил Кэл.
София пошла впереди по уже хорошо известным Кэлу коридорам, так что сообщать ему о поворотах было необязательно.
София отпустила помощников, и они остались в зале одни. Через стеклянный купол лился дневной свет, но его было недостаточно, и потому углы зала тонули в холодном дежурном освещении.
Кэл позволил Софии подкатить его кресло к стеклянному шкафу, она извлекла из кармана связку ключей, открыла шкаф и достала одну-единственную вещь. Рассматривала ее некоторое время, стоя к Кэлу спиной. Еще не поздно было передумать. Но как только она покажет эту вещь Кэлу, уже ничего нельзя будет остановить.
София глубоко вздохнула и повернулась к Кэлу, протягивая ему подвеску, которая медленно раскачивалась на серебряной цепочке.
Поначалу Кэл наблюдал за ней без особого интереса, но потом взглянул на подвеску и узнал ее. Кровь прихлынула к его лицу.
Восьмиконечная звезда с камнем в виде бриллианта в центре. На камне черным выгравирован символ, похожий на букву «А», составленную из двух слегка изогнутых клинков.
Кэл видел эту подвеску каждый день, все первые семь лет своей жизни. В последний раз по серебряной цепочке, медленно раскачивавшейся в мертвой руке, стекала кровь.
В памяти вспыхнуло пугающе четкое видение: капли крови набухают на кончиках пальцев матери, чуть поблескивая в солнечном свете, и с мягким шлепком падают на линолеум. И резкий, дребезжащий голос Пэтси Клайн – безумный аккомпанемент к ужасной картине.
Уютная кухня в теплых, светлых тонах, землянично-золотистые волосы матери.
Пустота в застывших мертвых глазах.
Злоба и печаль – гремучая смесь, опаснее и разрушительнее ярости, – наполнили каждую клетку его тела. Но это была его злоба и его печаль, и Кэл не хотел делиться этим с женщиной, которая стояла перед ним.
Медленно Кэл протянул руку и взял подвеску.
– Откуда это у тебя? – спросил он хриплым шепотом.
– Мой отец подобрал ее на месте убийства твоей матери и сохранил.
Глаз Кэла нервно дернулся. Он вспомнил вереницу черных внедорожников, подъехавших к его дому. Мужчину с бледным сухощавым лицом, в темных очках и черном костюме на пассажирском сиденье одной из машин. Значит… это был Алан Риккин, тот самый, кого маленький Кэл видел на экране телевизора.
Отец этой женщины с ангельским лицом, которая – подумать только! – сейчас смотрит на него с состраданием.
– Сохранил? – скептически произнес Кэл. – Украл.
– Это подвеска твоей матери, – сказала София. – Она должна быть у тебя.
Она искренне считала, что сделала доброе дело, и не понимала, почему Кэл так отреагировал. В его памяти на мгновение возникла фотография другой улыбающейся – а потом убитой – женщины и маленькой девочки, которая выросла и сейчас стоит перед ним и вручает ему подвеску его убитой матери.
Кэл сосредоточился на словах Софии. Ее отец был там и подобрал подвеску.
– Что он там делал?
– Приехал спасти ее.
Лицо Софии по-прежнему выражало искреннее сочувствие, но отвечала она прямо и четко. Это помогало и ему оставаться спокойным. Кэл понимал, что София это понимает. И тем не менее он чувствовал, что его маска трещит по швам, а взгляд туманится от навернувшихся слез.
