Кэл помнил, как быстро и легко мог выдвинуть клинок ассасина или убрать его в потайное место. Какие чувства это вызывало, когда острое лезвие входило в горло врага и горячая кровь из сонной артерии била фонтаном на руки, пока Кэл его вытаскивал.
Он помнил, как обычным солнечным днем тридцать лет назад кровь капала с острия клинка на линолеум.
Риккин что-то нажал в механизме клинка, и специфический лязг, с которым клинок пришел в движение и молниеносно вылетел для смертельной атаки, вернул Кэла в настоящее.
– Это тот самый. Им ваш отец убил вашу мать, – спокойно произнес Риккин.
Он рассматривал клинок, восхищаясь его конструкцией, пробуя на вес, словно завороженный совершенством оружия.
И как бы невзначай Риккин добавил:
– Знаете, он ведь здесь.
Риккин поднял на Кэла холодные, как у змеи, глаза. И Кэл внезапно понял, что он не просто сообщил, что его отец находится здесь, в этом центре.
Он имел в виду, что Джозеф Линч находится в «комнате беспредельной пустоты».
«Вот, значит, в чем заключалась сделка», – подумал Кэл, но вслух ничего не сказал. Вместо этого его взгляд заскользил по комнате. Среди тех, кто некогда был человеком, он искал только одного.
Его взгляд замер, горло сдавило. Он тяжело сглотнул.
– Смерть матери, – тихо произнес Риккин, и впервые в его голосе Кэл уловил нотки искреннего сожаления. – Не пристало ребенку такое видеть.
Кэл повернулся к Алану Риккину. Тот протянул клинок рукояткой к себе. Взгляд Кэла замер на клинке. Он мог выбить его и наброситься на Риккина. Мог отступить.
Кап.
Кап.
Красные капли на линолеуме.
Высокий широкоплечий мужчина в капюшоне стоит и смотрит в окно.
Кэл медленно протянул руку, чтобы взять клинок. Но Риккин тут же развернулся, чтобы Кэл не смог дотянуться до оружия, и осторожно положил клинок на блестящую поверхность металлического стола с закругленными углами. Отступил назад, глядя на Кэла с едва заметной улыбкой, застывшей в уголках губ.
Постояв еще немного, Алан Риккин вышел из комнаты.
Кэл продолжал смотреть на клинок, едва заметив уход Риккина. Он протянул дрожащую руку к клинку, ожидая ощутить холод. Но рука Риккина нагрела сталь.
Клинок стал еще горячее, когда Каллум Линч сжал его в руке и медленно двинулся вперед, лавируя в море живых мертвецов.
Глава 18
– Так нельзя. Это неправильно, – сказала София, как только Алан Риккин переступил порог кабинета.
Он немного огорчился, застав ее здесь, но ничуть не удивился тому, что она подловила его. София действительно была умной девочкой и хорошо знала своего отца. Но возможно, не настолько хорошо, как ей казалось.
Она стояла у монитора и наблюдала за «комнатой беспредельной пустоты», напряженно сложив на груди руки, в глазах читалось неодобрение.
Алан Риккин спокойно прошел мимо нее к бару и налил себе в бокал «Хеннесси паради империал».
– Ты не оставила мне выбора, – сказал он. – Ты же сама меня убеждала, что он должен отправиться в «Анимус» добровольно. Мне пришлось с ним договариваться.
– Точнее, манипулировать.
Алан Риккин на мгновение замер. Слова были правильными, но прозвучали обидно. И это его удивило. Он поднес бокал к носу и вдохнул пряный аромат цветков жасмина и апельсина.
– Я заверил старейшин, что Яблоко будет в Лондоне через два дня! – сказал Алан Риккин, слишком раздраженный, чтобы наслаждаться великолепным коньяком, и выпил его залпом, ощущая, как драгоценный напиток обжигает горло.
– Через два дня?! – София обернулась и посмотрела на него округлившимися глазами.
Возможно, теперь его дочь наконец поймет, почему он сам так спешит и торопит этого ублюдка.
– Он не желает знать ни о своем прошлом, ни о своем отце, София, – сказал Алан Риккин. – Он хочет уничтожить их… обоих.
«Она похожа на испуганную зайчиху», – подумал Алан Риккин. Одной рукой София обхватила себя за талию, пытаясь унять дрожь, другую сжала в кулак. Такой он ее давно не видел.
В нем проснулось желание успокоить дочь, но он не собирался сворачивать с выбранного пути. София должна понять, что жестокость – это инструмент, и, черт возьми, очень действенный, и что ассасины, за которых она так переживает, вовсе не домашние зверушки.
Но когда София заговорила, он сразу понял, что она не испугана и не расстроена.
Она в ярости.
– Мы здесь не для того, чтобы создавать монстров, – с трудом сдерживая себя, сказала София. Но она боялась не разрыдаться, а наброситься на отца с кулаками.
Алан Риккин смотрел на дочь миролюбиво, но испытывал глубокое презрение к ее жалости и милосердию.
– Мы их не создаем и не уничтожаем, – рассудительно произнес Алан Риккин. – Мы просто оставляем их один на один с неизбежной судьбой.
Санитары видели клинок в руке Кэла, но не предпринимали никаких действий. Несомненно, Алан Риккин дал им указания.
Мужчина, к которому приближался Кэл, едва ли был похож на того, что сохранился в его памяти. Сейчас Кэл был с Джозефом Линчем практически одного роста. В семь лет подобное казалось невозможным. В детстве отец был для него великаном во всех смыслах. За прошедшие десятилетия Джозеф Линч раздался в толщину, но это были не мускулы, а мягкая, рыхлая плоть на месте талии, щеки на безбородом теперь лице обвисли, чуть ли не касаясь толстой шеи. Светлые с рыжинкой волосы отца, которые так восхищали Кэла в детстве, стали мышиного цвета.
Кэл бесшумно подошел и встал рядом с отцом. Джозеф повернулся. Психическая деградация врезалась в каждую морщинку на его лице, отпечаталась в его сутулой, бесформенной фигуре. Он заговорил все с тем же ирландским акцентом, с каким тридцать лет назад кричал сыну: «Беги! Скорее!»
– Ты сын своей матери.
Подобные слова Кэл меньше всего ожидал услышать, и они сразили его наповал.
– Что это значит? – хриплым шепотом спросил он.
– Кровь, что течет в тебе, тебе не принадлежит.
Почти те же слова: «Твоя кровь тебе не принадлежит, Кэл» – отец сказал ему в тот самый день.
День, когда красные капли крови падали на пол.
– Она принадлежит Кредо, – продолжал Джозеф Линч. – Твоя мать знала это. Она умерла, чтобы Кредо могло жить дальше.
Молниеносное, практически незаметное движение – и острый клинок сдавил горло Джозефа Линча.
– Напомни мне, как она умерла, – зловещим шепотом потребовал Кэл.
