Вчера случилось прискорбное событие: остановились часы. Чересчур много времени прошло с момента, когда мы заползли позавчера в спальный мешок, и до вчерашней остановки на ночлег. Понятно, мы тотчас же их завели. Но чтобы найти гринвичское время, у меня есть лишь одно средство: произвести наблюдения времени и широты и затем наудачу оценить расстояние, пройденное нами от места, где мы 8 апреля повернули назад и где я последний раз определял долготу. Ошибка при этом не может быть слишком велика
[279].
Я считаю, что за последние трое суток мы делали в среднем никак не меньше 3 миль в день и, следовательно, прошли 9 миль в направлении Ю 22° З (по компасу).
Остановившись вчера на ночлег, мы закололи Барбару. Эти убийства занимают много времени и доставляют мало удовольствия. Погода ясная. В 6½ часов утра –30 °С. Ветер южный (от 2 до 3 м/сек)».
«Воскресенье, 14 апреля. Пасха. Нам не повезло вчера с полыньями: они заставили нас несколько отклониться от курса.
Под конец преградила путь одна, оказавшаяся особенно скверной; пройдя вдоль нее безрезультатно порядочное расстояние в поисках переправы, я решил, что при таких обстоятельствах лучше раскинуть палатку и провести поприятнее пасхальный вечер. Кроме того, нужно было вычислить долготу и широту, определить время и магнитное склонение. Необходимо было как можно скорее проверить часы, после того как они позавчера остановились.
Поставили палатку. Иохансен занялся собаками, а я забрался в спальный мешок. Но, лежа в промерзшем мешке, отогревать теплом собственного тела обледеневшую одежду и обувь и одновременно производить вычисления, перелистывая одеревеневшими от холода пальцами таблицы логарифмов, пусть даже мороз был не свыше –30°, – занятие не особенно приятное. Дело подвигалось туго, и, чтобы довести вычисления до конца, пришлось посвятить этой работе весь пасхальный день; тронулись мы в путь только вечером. Тем не менее пасхальный ужин вышел у нас на славу.
Угостились горячим напитком из творожного порошка, рыбной запеканкой, брусничным вареньем и пуншем из лимонного сока (иначе говоря, растворили лимонные таблетки в подслащенном кипятке). Чем не пир! Сытые и довольные, заползли мы, наконец, в 2 часа в наш футляр. Я еще раз проверил вычисления прежних определений широты и долготы, чтобы убедиться, не вкрались ли в них ошибки. И нашел, что мы вчера продвинулись к югу всего лишь до 85°53'.
Это непонятно: если считать, что за три дневных перехода мы прошли 10 миль, то мы должны были бы, согласно счислению, быть под 85°50' с небольшим. Объяснить это, по-моему, можно лишь тем, что в последние дни южный ветер сильно отнес нас к северу, что очень хорошо для «Фрама», но мало устраивает нас теперь. Я все же вычислил время и поставил часы, исходя из того, что мы находимся на 86° восточной долготы
[280].
Я нашёл, что склонение магнитной стрелки равно здесь 42,5°. Вчера мы держались курса Ю 10° З (по компасу), сегодня я пойду на Ю 5° З, а завтра прямо на юг
[281].
Сегодня как бы для разнообразия небо оказалось облачным; однако вечером, когда мы сидели за вторым завтраком, оно прояснилось и сквозь стенки палатки снова дружески просвечивало солнце. Иохансен чинил одежду, пока я занимался вычислениями и наносил на карту наш путь. Такой мягкой погоды и приятного отдыха у нас еще не бывало: в 10 часов вечера температура равнялась –25,6 °С».
«Вторник, 16 апреля. Вчера перед нашим отправлением в 1 час ночи улизнул, прежде чем его успели запрячь, Баро. Увидав, что запрягают других собак, он сообразил, чем дело пахнет. Мне не хотелось терять лучшую собаку из всей упряжки, и побег Баро нас сильно задержал. Сначала я на все лады звал его. Потом забрался на торос, но увидел оттуда лишь ряды ледяных хребтов, уходящих к горизонту, и далеко на севере сияние полуночного солнца.
Ледяной мир еще грезил в лучах ясного холодного утра. Пришлось уходить без собаки. К моей большой радости, Баро, однако, вынырнул вдруг далеко позади нас и пустился вдогонку по нашему следу. А я, было, уже думал, что никогда больше не увижу его славной морды. Теперь ему, по-видимому, стало стыдно; он подбежал, остановился и, глядя на меня умоляющими глазами, дал себя спокойно запрячь. Я собирался побить его, но эти глаза меня обезоружили.
Мы попали на хороший, вполне проходимый, хотя и не всегда ровный лед и подвигались быстро. Несколько торосистых гряд заставило нас, однако, немного отклониться от нашего курса к западу. Позже утром я вдруг обнаружил, что забыл компас там, где пеленговал наш курс. Без компаса мы обойтись не могли, и пришлось вернуться поискать его. В конце концов я компас нашел, но это стоило изрядной дополнительной прогулки, и в первый раз за все это время мне стало жарко; солнце палило почти совсем нестерпимо.
Вернувшись наконец назад к нартам, я почти раскис. Иохансен, сидя на каяке и греясь на солнце, уснул: сказалась прелесть тепла. Мы тронулись дальше. Яркое солнце и жара нас совсем разморили, и мы едва тащились. В 10 часов утра, не вытерпев, поставили палатку. Я был немало удивлен, когда, сделав метеорологические наблюдения, увидел, что термометр показывает –26,2 °С. Палатку мы, само собой разумеется, раскинули на самом солнцепеке, в ней скоро стало тепло и приятно, и мы с аппетитом съели пасхальный обед – ведь это был обед сразу и за первый и за второй день Пасхи.
Я определяю расстояние, пройденное нами накануне Пасхи и вчера, в три мили; значит, мы прошли обратного пути всего-навсего 13 миль».
«Среда, 17 апреля. –28 °С. Вчера совершили, без сомнения, самый длинный дневной переход. Вышли в 7½ часов утра и остановились около 9 часов вечера, позволив себе за целый день лишь двухчасовой обеденный отдых в спальном мешке. Лед, по которому мы шли, раньше я уж никак не признал бы даже сносным. Это чрезвычайно неровный лед – торосистый, молодой, перемежавшийся с округленными буграми старого; попадались и хребты из выжатых на поверхность ледяных глыб.
