Ведь то будет барская жизнь по сравнению с сидением среди этих дрейфующих льдов в полном неведении того, где, в сущности, ты находишься или куда тебя, собственно, несет, не видя цели, или же видя ее маячащей где-то вдали. Я не хотел бы вторично пережить все это. Мы дорого расплачиваемся за то, что один раз прозевали вовремя завести наши часы. Да, если бы нас никто не ждал дома, перспектива зимовки на Шпицбергене могла бы быть даже соблазнительной.
Я часто лежу, мечтая о том, как тепло и уютно могли бы мы устроиться там. Все за пределами этих льдов представляется в розовом свете! Но придет же когда-нибудь время, и мы из них выберемся.
Остается утешать себя поговоркой: «Ночь всего темнее перед рассветом». Правда, все дело в том, чтобы знать, насколько темна наша ночь, а то она, безусловно, может стать еще темнее. Но мы возлагаем надежды на лето. С наступлением лета положение должно улучшиться».
Так день за днем медленно шли мы дальше, борясь с теми же трудностями, по такому же тяжелому льду. Нарты то и дело застревали. И собаки и люди напрягали все силы, но успехи были невелики. Вдобавок стал ощущаться недостаток продовольствия, и мы уменьшили и свои и собачьи пайки до минимума, чтобы продержаться со своими запасами как можно дольше. Все пятеро чувствовали себя постоянно – с утра до вечера и с вечера до утра – голодными и измученными.
Мы уже решили стрелять любую дичь, какая бы ни попалась на пути, но, как нарочно, даже чайки и глупыши не пролетали мимо нас на расстоянии выстрела. Полыньи становились хуже и хуже, почти всегда они были полны снежного месива и ледяной каши. Часто приходилось нам подолгу идти, перебираясь по мелким осколкам льдин, то и дело проваливаясь.
18 июня была вьюга «при сильном ветре с запада (истинного). Палатку рвет и треплет. Нас опять, наверное, вместе со льдом отнесло на восток, туда же, откуда мы пришли: только, быть может, еще севернее. Так носит нас из стороны в сторону по воле ветра и течения! Так будет, быть может, продолжаться все лето, и ничего мы с этим поделать не можем». Наблюдение меридиональной высоты в этот день показало, однако, что мы находимся под 82°19' северной широты и, значит, все-таки продвинулись немного на юг. Я убил одну кайру (Uria briinnichii) и двух глупышей; это несколько увеличило наш запас провианта. К несчастью, я промазал по двум тюленям, а уж какой желанною была бы такая добыча!
«Теперь здесь вокруг достаточно оживленно, – писал я в дневнике 20 июня. – Маленькие люрики летают взад и вперед, садятся на лед, щебечут, порхают у самого входа в палатку. Глядеть на них одно удовольствие; жаль только, что они слишком малы. Стаями мы их не видели, почти всегда лишь парами. Замечательно, как увеличилось число птиц за последние дни после того, как позавчера начался и еще до сих пор не утих западный ветер.
Всего удивительнее внезапное появление множества люриков. Все чаще пролетают они с шумом и веселым щебетом мимо палатки, создавая иллюзию, что мы снова очутились в более гостеприимных краях. Внезапное появление этих птичек – интересный факт. Но толку от него мало: твердой земли не видно, а путь по льду – хуже и быть не может. Продолжительная оттепель, которая бы ускорила таяние снега, не наступает.
Вчера утром перед завтраком я пошел по направлению к югу, чтобы посмотреть, каков там лед. Сначала он был ровный и гладкий, потом пошли полыньи, одна другой хуже. Единственный выход – спустить на воду каяки, хоть они и протекают, и попытаться идти вдоль полыней на веслах. С этим решением я и вернулся. Путь был все такой же: сплошь мокрый снег, и я глубоко увязал в сугробах между торосами, которых было немало.
Теперь мы уже не разрешали себе и завтракать по-настоящему: съев по 50 граммов хлеба да по 50 граммов пеммикана, принялись готовить каяки к спуску на воду, а также приводить в порядок насосы, чтобы груз в каяках не пострадал от течи. Пришлось, кроме того, заделать дыру в моем каяке, которую я раньше не заметил. Потом скромно закусили 60 граммами алейронатного хлеба с 30 граммами масла на каждого и заползли в спальный мешок с намерением спать как можно дольше, чтобы убить время и обойтись без лишней трапезы.
Теперь все дело в том, чтобы продержаться до тех пор, пока снег не стает и путь не улучшится. В 1 час дня сегодня, выбравшись из мешка, позавтракали чуточку пороскошнее: поели рыбной запеканки. Досыта есть мы себе больше не позволяем. Решено пуститься в путь, попробовав новую тактику: не избегать полыней, но искать их и пользоваться ими для продвижения на веслах. Во всяком случае это, конечно, должно помочь хоть немного. И чем дальше к югу, тем полыней, конечно будет больше, а вместе с тем увеличатся надежды на какую-нибудь добычу.
Вообще же, по правде сказать, положение наше печальное, никаких видов на успех в ближайшее время, так как во всех направлениях лежит сплоченный, непроходимый лед, а запасы быстро убывают; попытки наловить рыбы сетью-волокушей окончились полнейшей неудачей. Долго и старательно я греб в каяке, волоча за собой сеть, но в улове оказался один крылоногий моллюск (Clio borealis) да несколько ракообразных. По ночам я часами лежу без сна и думаю, как найти лучший исход…»
Глава шестая. В «Лагере томления»
«Суббота, 22 июня, половина девятого утра, после обильного завтрака из тюленьего мяса, печенки, сала и бульона.
Лежу я сытый, довольный и отдаюсь чудесным грезам: вся жизнь снова озарена солнцем. Одна маленькая случайность может изменить все! Вчера еще – да и вообще последние дни – все представлялось в самом мрачном свете: путь казался невозможным, лед до отчаяния тяжелым, никаких видов на удачную охоту – вообще полная безнадежность. И вдруг около наших каяков вынырнул и стал вертеться вокруг нас большой тюлень. Йохансену удалось всадить в него пулю как раз в ту самую минуту, когда он собирался исчезнуть.
На наше счастье, этот тюлень – первый и единственный морской заяц, лахтак (Phoca barbata)
[325], виденный нами за все путешествие, – продержался на воде ровно столько, сколько потребовалось, чтобы я успел подцепить его багром. И вот теперь мы на целый месяц обеспечены продовольствием и горючим. Спешить больше нечего: можно посидеть на месте, отдохнуть, приспособить получше нарты и каяки для плавания, половить рыбу и выждать улучшения пути. В течение стольких дней мы жили впроголодь, а ведь теперь у нас за ужином и за завтраком еды вволю. Будущее кажется теперь светлым и многообещающим; темные тучи не заслоняют нам солнца.
В четверг вечером 20-го мы тронулись в путь, не питая особых надежд. Путь был такой же, как и накануне: образовавшийся за день наст не особенно улучшил дело. Если нарты прорезали наст, их нельзя было сдвинуть с места, не приподняв, а при поворотах между неровностями они врезались в наст и останавливались. Лед был неровен и труден для перехода, снег вязкий и пропитанный водой, так что даже на лыжах мы глубоко тонули в нем. Не продвижение, а сплошное мучение. Вдобавок эти бесконечные полыньи. Правда, они часто смыкались от сжатия льдов, и переправляться через них было не так уж трудно, но все-таки постоянно приходилось кружить и делать обходы.
