Мы пустились вдогонку. Пробежав несколько шагов, неожиданно увидели невдалеке перед собой еще две головы, выглядывавшие из-за тороса. То были два медвежонка; они стояли на задних лапах и высматривали мать. Медведица шла к ним пошатываясь, оставляя за собой кровавый след. Затем все трое, и мы за ними, побежали через полынью, и начались дикая погоня по торосам, полыньям, по ровному льду и по всякой чертовщине. Медведи улепетывали, не останавливаясь ни перед каким препятствием, но и мы не отставали. Удивительная вещь охотничья горячка; это все равно что поджечь порох.
Там, где при обычных обстоятельствах человек пробирался бы с трудом, медленно и осторожно, проваливаясь по колено в снег, останавливаясь в раздумье, не решаясь переправиться или перепрыгнуть, он, охваченный охотничьей горячкой, несется сломя голову как по ровному и гладкому полю. Медведица была тяжело ранена и, волоча левую переднюю лапу, бежала не очень быстро, но все же я с трудом поспевал за нею. Медвежата в беспокойстве прыгали около матери, большей частью забегая вперед, как бы маня ее за собой. Они не могли понять, что с ней случилось.
Время от времени все трое вдруг оглядывались на меня, а я месил грязь изо всех сил и бежал за ними вдогонку. Несколько раз я был от них на расстоянии выстрела, но медведица поворачивалась ко мне задом, а я хотел стрелять наверняка, так как у меня оставалось лишь три патрона, по одному на каждого зверя. Наконец, взобравшись на высокий торос, она повернулась ко мне боком и упала, убитая наповал. Медвежата, когда она свалилась, участливо поспешили к ней. Прямо жаль было глядеть, как они обнюхивали ее, толкали и бегали в отчаянии вокруг, не зная, что делать.
Тем временем я вновь зарядил ружье и убил наповал одного из медвежат, забравшегося на высокую ледяную глыбу; с жалобным ревом покатился он по склону и упал прямо на мать. Испуганный пуще прежнего второй медвежонок бросился было к нему, но чем он, бедняжка, мог помочь?
Пока брат его с ревом катался в судорогах, он стоял, бросая грустные взгляды то на него, то на мать, которая умирала в луже крови. Когда я подошел, он совершенно равнодушно повернул голову, – что значил я для него теперь? Все, что у него было дорогого на свете, вся его семья лежала перед ним, изувеченная и погибающая. Он не знал, куда ему идти, и не трогался с места. Я подошел к нему вплотную, и он с пулей в груди упал мертвым рядом с матерью.
Скоро подошел и Иохансен; он несколько отстал, задержанный полыньей. Мы вскрыли медведей, выпотрошили их и пошли назад к палатке за санями, собаками и ножами для свежевания. И вкусна же была наша вторая чашка шоколада после такого перерыва. Ободрав и разрезав на части туши двух медведей, мы сложили все мясо в кучу на торосе и прикрыли его шкурой для защиты от чаек. Третьего медведя увезли с собой. На следующий день привезли и остальных. Теперь у нас запасено мяса гораздо больше, чем, надеюсь, нам потребуется.
Хорошо, что теперь мы можем давать собакам столько сырого мяса, сколько они хотят; правду сказать, они очень нуждаются в этом. Бедняга Сугген очень плох, и еще вопрос: сможем ли мы его в дальнейшем использовать? Когда мы взяли его с собой, отправляясь первый раз за убитыми медведями, он не мог идти, и нам пришлось положить его на нарты; тогда он залаял и завыл самым отчаянным: образом, видимо, считая унижением для себя такой способ передвижения.
Иохансену пришлось оставить его дома. Странное дело с собаками: у них словно параличом разбиты ноги; они падают навзничь и с величайшим трудом снова поднимаются. Так было со всеми нашими собаками, начиная с Гулена. Один только Кайфас бодр и здоров, как всегда, и выступает словно лев.
Медвежата оказались удивительно крупными. Трудно поверить, что они родились этой зимой; я без колебания счел бы их за выводок прошлого года, если бы у медведицы не было в сосках молока; предполагать, что медвежата сосут полтора года, маловероятно. Медвежата, убитые нами возле «Фрама» 4 ноября прошлого года, были почти вполовину меньше этих. Не указывает ли это на то, что белый медведь производит своих детенышей на свет в различное время года? В желудках медвежат мы нашли куски тюленьей шкуры».
«Понедельник, 15 июля. Третьего дня утром, когда мы возились с каяками, пролетела розовая чайка (Rhodostethia rosea). Это была взрослая птица; пролетая над нами, она повернулась и показала нам свою красивую карминно-красную грудку, а затем скрылась в тумане на юге. В четверг я тоже видел взрослую розовую чайку с черным кольцом на шее; она прилетела с северо-востока и улетала на юго-восток. Вообще же все почти пернатые здесь как будто исчезли. Маленьких люриков больше не видно и не слышно; единственные птицы – это появляющиеся время от времени белые чайки, и один-единственный раз показался буревестник. Это зависит, вероятно, от того, что лед очень сплочен».
«Среда, 17 июля. Наконец приближается время, когда мы сможем снова тронуться в путь, и на этот раз уже по-настоящему. Снег настолько стаял, что идти, я надеюсь, будет легко. Мы прилагаем все усилия, чтобы поскорее подготовиться к отъезду. Деревянный настил на нартах сделан и покрыт мягкой подушкой для каяков – на нартах Иохансена из медвежьей шкуры, а на моих из грубошерстной ткани. Теперь у каяков будет прочная и мягкая подстилка, и они не будут протираться.
Каяки покрашены смесью сажи с ворванью и промазаны, насколько оказалось возможным, стертой в порошок пастелью, тоже смешанной с ворванью. Теперь мы промазываем оставшиеся слабые места смесью стеарина, дегтя и канифоли
[330], а затем сделаем генеральный смотр всему снаряжению. Все, без чего так или иначе можно обойтись, будет выброшено. Со спальным мешком и палаткой тоже придется распрощаться
[331]. Дни роскошества теперь миновали, отныне придется, пока не вступим на борт какого-нибудь парусника
[332], жить под открытым небом.
Пока мы отсиживались здесь, в «лагере томления», как мы его прозвали, время шло да шло. Медвежатину ели утром, в обед и вечером, и она нам нисколько не надоела; напротив, обнаружилось, что грудинка медвежат – настоящий деликатес. Удивительно, что эта исключительно мясная и жировая диета не причиняет нам ни малейшего вреда; мы положительно ни разу не ощущали потребности в мучной пище, хотя подчас и приходит в голову мысль, что большое блюдо пряников было бы для нас верхом блаженства!..
Время от времени мы баловали себя грогом из лимонного сока, кровяными оладьями или брусничным киселем и фантазировали о том, как приятно будет в скором времени вернуться домой и как будем тогда наслаждаться всеми благами цивилизации. Ах, счастливое неведение! Быть может, до тех пор еще много пройдет долгих дней, может быть, еще много предстоит тяжелых испытаний. Но нет, я хочу верить в самое лучшее – еще осталось два летних месяца, а за это время можно ведь чего-нибудь добиться».
