Лед не стал лучше. В довершение ко всему попались одна за другой несколько огромных полыней, сплошь забитых мелкими осколками льда. В некоторых местах лежали целые озера такой мерзости. Было от чего прийти в отчаяние. Но мы должны были идти вперед – и шли. Среди всего этого крошева оказалась необычайно мощная старая льдина с высокими буграми, разделенными озерками. С одного из этих бугров я увидел в подзорную трубу открытую воду у подножья ледника. Теперь уже недалеко! Но лед впереди оставался тяжелым, а по такому пути и небольшое расстояние покажется большим.
Все время, пока мы двигались вперед, позади слышался рев раненого медвежонка: по безмолвному ледяному простору разносилась горькая жалоба звереныша на жестокость человека. Жаль было слушать этот горестный рев; будь у нас время, мы непременно вернулись бы и не пожалели на медвежонка пули. Заметив, что медвежата направились к тому месту, где осталась лежать их мать, мы подумали было, что избавились от них; но скоро опять услыхали их, да и теперь еще они бродят где-то неподалеку от нашего привала. Медвежата, бедняги, вероятно, пошли по нашим следам после того как посмотрели на свою мать!»
«Среда, 7 августа. Наконец-то мы у самой земли, наконец-то плавучие льды, а вместе с ними и все мытарства и тяготы остались позади; перед нами открытая вода – надо надеяться, вплоть до самой земли. Случилось это вчера. Когда мы позавчера вечером выползли из палатки, казалось, что мы находимся теперь ближе чем когда-либо к краю ледника. Бодро тронулись в путь. Теплилась слабая надежда добраться до земли в тот же день.
Однако мы еще не смели думать, что жизни среди дрейфующих льдов приходит конец. После пятимесячного блуждания во льдах и после стольких разочарований мы были вполне готовы к новой неудаче, новому крушению надежд. Впрочем, лед впереди как будто стал получше. Не успели мы, однако, уйти далеко, как снова наткнулись на широкие полыньи, забитые ледяной кашей, торосы, ямы, глубокий снег с водой под ним, в котором тонешь по пояс. Словом, путь был не лучше, если не хуже прежнего. Но после того как мы переправились через две полыньи, лед стал ровнее, местами начали попадаться гладкие поля. Проехав еще немного, мы поняли, что приближаемся к краю ледника. Теперь он уже не мог быть далеко.
И откуда только взялись у нас силы! Впрягшись в нарты, мы усердно тянули их, подвигаясь вперед по глубокому снегу, по воде, через ледяные холмы и торосы. Все шло без сучка без задоринки: мало беспокоило и то, что мы проваливаемся в снежную жижу куда выше меховых комаг и что они полны воды, которая при каждом шаге громко хлюпала, переливалась в голенищах вверх и вниз как в насосе. Какое нам было дело до всего этого, раз мы все-таки подвигались вперед!.. Вперед! Затем мы вышли на равнину. Двигаясь все быстрее и быстрее, мы неслись по лужам, так что только брызги летели во все стороны.
Все ближе и ближе придвигалось темное водяное небо, оно подымалось выше – ясно было, что мы приближаемся к открытой воде. Теперь не хотелось думать даже о медведях. А их, по-видимому, было тут немало: медвежьи следы, и старые и новые, расходились во все стороны. Один из медведей побывал возле палатки и заглядывал к нам, пока мы спали, – по свежим следам видно было, как он лавировал, чтобы подойти с подветренной стороны. Теперь нам не нужны медведи, пищи у нас достаточно.
Вскоре мы увидели чистую воду под стеной ледника и прибавили ходу. Напрягая силы, я невольно вспомнил поход «десяти тысяч» через Азию, когда воины Ксенофонта после длительной борьбы с могущественным противником увидали, наконец с утеса море и закричали: «Thalatta! Thalatta!» («Mope! Море!»)
[338]. Пожалуй, и для нас это море было не менее желанным – после нескольких бесконечных месяцев странствования в стране белых плавучих льдов.
Наконец я очутился у кромки льда. Передо мной расстилалась темная поверхность моря, по которой плавали отдельные белые глыбы. Вдали, тускло отсвечивая, отвесно поднималась из воды окутанная туманом стена ледника. Какая радость захлестнула наши сердца при этом зрелище! Все мучения теперь остались позади, перед нами лежал водный путь до самого дома, к свету и радости.
Я замахал шляпой Иохансену, который немного отстал, он замахал мне в ответ, крича: «Ура!». Такое событие надо было чем-нибудь отпраздновать, и мы позволили себе съесть по кусочку шоколада.
Пока мы стояли и смотрели на воду, совсем близко от нас безбоязненно вынырнул и тут же исчез большой тюлень. Вслед за ним показались и другие. Удивительное чувство успокоения овладело нами при виде этого запаса съестного; мы ведь в любой момент могли добыть любого из этих тюленей.
Теперь оставалось снарядить каяки для морского перехода. Конечно, лучше всего было бы грести каждому отдельно, но если поставить на палубы каяков тяжелые нарты, такое плавание оказалось бы довольно трудным. Бросить нарты мы не решились, так как они могли еще нам пригодиться. До поры до времени не оставалось ничего другого, как, по обыкновению, связать покрепче поставленные рядом каяки, укрепить их пропущенными под стропы лыжами и поставить поперек нарты – одни на носу, другие на корме.
Грустно было, что мы не могли взять с собой двух последних собак. Вряд ли они могли понадобиться, а загромождать ими и без того тесное пространство палубы каяков мы не имели права; это причинило бы чересчур много хлопот. Расставаться с собаками обоим было крайне тяжело – мы сильно привязались к этим последним оставшимся у нас животным.
Бедный Сугген был так трогательно послушен, а Кайфас – с каким гордым величием шел он до последнего шага! Верно и терпеливо трудились они в течение всего путешествия, и вот, когда наступали лучшие дни с избытком свежей пищи, им приходится расставаться с жизнью. Заколоть их, как других, мы были не в силах и пожертвовали на каждую по патрону. Иохансен, зайдя за торос, застрелил моего, а я пса Иохансена. Это было нелегко нам обоим.
И вот все было готово, мы тронулись в путь. Истинное удовольствие – скользить что воде в каяках и слушать, как мелкие волны плещут о борта. Два года мы не видели перед собой такой обширной водной поверхности. Пройдя немного на веслах, решили воспользоваться попутным ветром. Над плотом поднялся парус. Мы спокойно плыли к земле, к которой так долго и с таким трудом стремились. Какой разительный контраст с тяжелыми переходами, когда, напрягая все силы, приходилось отвоевывать у этих ужасных льдов дюйм за дюймом, фут за футом!
