«Среда, 24 августа. Никогда, кажется, не кончатся превратности этой жизни! Когда делалась последняя запись, я был полон бодрости и надежд; и вот уже седьмой день сидим на одном месте. Путь преградили непогода и плотно нагромоздившиеся у берега ледяные глыбы; со всех сторон лежит непроходимый, изломанный и сплоченный лед. Ничего не видно, кроме ледовых нагромождений, торосов и прочих препятствий. Бодрость духа у нас пока еще сохранилась, но надежда – надежда на скорое возвращение домой – давно уже покинула нас; видимо, предстоит провести в этих местах долгую, темную зиму.
В полночь с 17 на 18 августа тронулись с нашего предыдущего привала при чудесной погоде. Правда, было пасмурно и солнце не проглядывало, но весь горизонт на севере восхитительно алел отблесками солнца, облака отливали золотом, а тихое море дремало, отражая в себе все эти краски. Дивная ночь! Каяки легко скользили по зеркальной морской глади, слегка шурша под тихими ударами весел. Вокруг – ни единой льдины. Плыли словно в гондоле по Canale grande
[353], лучшего и пожелать нельзя. Но в этой тишине таилось что-то тревожное, да и барометр сильно падал. Быстро приближались к мысу, видневшемуся на ЮЮЗ, до которого, по моим расчетам, оставалось еще примерно мили три
[354].
Через несколько часов впереди показался лед, но мы оба решили, что это лишь полоса разбитого льда, плывущего по течению, и продолжали спокойно грести. По мере того как подходили ближе, стало заметно, что лед сильно сплочен и занимает обширное пространство. С низких каяков трудно было рассмотреть, как далеко он простирается, поэтому пришлось высадиться и взобраться на торос: надо было найти направление, удобное для прохода. Зрелище, представшее перед нами, было неутешительным.
Перед мысом, к которому мы направлялись, сгруппировались, выступая далеко в море, несколько небольших островов и островков; они-то и задержали лед, который виднелся повсюду – и между островами, и в море. Ближе к нам лед не был густым, но дальше он выглядел очень сплоченным.
О том, чтобы идти по открытому морю, нечего было и думать. Оставалось пройти в кромке берегового припая в надежде, что там найдется разводье. По пути прошли мимо большого тюленя, лежавшего на льдине. У нас начинало истощаться мясо и сало, и я хотел пристрелить его, но он нырнул в воду прежде, чем мы подошли на расстояние выстрела.
Лавируя между отдельными небольшими льдинами, я вдруг ощутил сильный толчок снизу в днище каяка. Я удивленно оглянулся – нигде поблизости не было крупных льдин. Да, их-то тут не было, но в ближайшем соседстве оказался более опасный враг. Едва я бросил взгляд на воду, как увидел, что за кормой плывет огромный морж. Внезапно он вынырнул и высоко высунулся из воды прямо перед Иохансеном, плывшим в кильватере за мной. Опасаясь, что в следующую минуту клыки моржа пробьют палубу, Иохансен стал изо всех сил отгребать назад, а затем схватил ружье, лежавшее внизу в каяке.
Я тоже поспешил вытащить свое из чехла. Морж сопя погрузился в воду, нырнул под каяк Иохансена и появился у него за кормою. Иохансен, решив, что с него довольно такого соседства, высадился со всей быстротой, на какую только был способен, на ближайшую льдину. Держа ружье наготове, я подождал еще с минуту, не появится ли морж снова около меня, а затем решил последовать примеру Иохансена. Но это едва не стоило мне холодной ванны, пожелай только этого морж; на мое счастье, он не пожелал.
Дело в том, что едва я ступил одной ногой на край льдины, как этот край обломился, и каяк мой соскользнул со льдины. Я стоял во весь рост в каяке на одной ноге, балансируя в меру своих способностей, чтобы не опрокинуться. Если бы морж вздумал атаковать меня в этот момент, пришлось бы встретиться с ним в его родной стихии.
Наконец кое-как мне удалось взобраться на льдину, а чудовище еще долго плавало вокруг, пока мы, чтобы не терять даром времени, закусывали. Морж появлялся то возле каяка Иохансена, то возле моего. Он проплывал под каяками, обуреваемый, по-видимому, желанием атаковать их. Мы уже подумывали, не угостить ли его пулей, чтобы от него отвязаться, но жаль было тратить заряд, да, кроме того, он подставлял нам либо свой нос, либо лоб, а если рассчитываешь убить зверя наповал одним выстрелом, такая мишень плоха.
Это был огромный самец. Есть что-то допотопное и фантастическое в этих животных. Невольно вспоминался сам дедушка водяной и тому подобная нечисть, когда морж, высунув из воды башку, подолгу сопел и фыркал, тараща на нас свои круглые стекловидные глаза. Спустя некоторое время он, однако, исчез так же неожиданно, как и появился, и мы, закончив трапезу, могли беспрепятственно продолжать путь, радуясь, что и на этот раз не были опрокинуты или уничтожены моржовыми клыками.
Наиболее удивительным во всем этом странном происшествии было, впрочем, то, что морж появился совершенно нежданно-негаданно, словно он вынырнул вдруг из самой бездны. Иохансен, правда, вспомнил, что незадолго до появления моржа он слышал позади сильный плеск и принял его за шум большого тюленя; возможно, это и был морж.
Узкое разводье вдоль берегового припая мало порадовало нас; оно оказалось совсем затянутым молодым льдом, и пробиваться сквозь него было не под силу. Вдобавок подул легкий ветер с ЮЮЗ, нагоняя и сплачивая льды. Ничего больше не оставалось, как пристать к кромке и выжидать, пока лед опять разойдется. Мы разостлали спальный мешок, поставили над ним палатку и залегли спать в надежде, что скоро сможем двинуться дальше. Но вышло иначе. Ветер посвежел, лед продолжало сплачивать, и вскоре нигде уже не стало видно чистой воды. Даже открытое море, по которому мы сюда пришли, исчезло. Одним ударом все наши надежды добраться до дому в этом году были развеяны.
Оставалось только протащить нарты по береговому припаю подальше от кромки и расположиться там на стоянку. Пытаться продолжать путь по этому отвратительному льду, хуже которого, кажется, еще не встречали, не было смысла. За день мы все равно не успели бы уйти далеко, а пробираться по всем этим ледяным хребтам и нагромождениям на своих укороченных, обрубленных нартах значило подвергать слишком суровому испытанию наши каяки. И вот мы остались здесь, сидим сутки за сутками в ожидании, что ветер уляжется или изменит направление. Но он продолжает дуть не прекращаясь все с той же стороны, не меняя направления. Не улучшил, конечно, положение и выпавший глубокий снег, – лед стал теперь совершенно непроходимым.
Положение создавалось неприятное: прямо перед нами лежал тяжелый исковерканный морской лед, и одни боги знали, вскроется ли он снова в этом году; на порядочном расстоянии находилась земля
[355], которая отнюдь не прельщала нас перспективой зимовки; вокруг, куда ни обернись, лежали неприступные льды, а в довершение всего продовольствие было на исходе.
