Нет, придется остановиться, впереди сплошной лед… Или нет, это блестящая водная поверхность, а в ней отражается занесенная снегом земля. Пожалуй, это все-таки пролив. Но вот впереди появляется несколько крупных ледяных полей, которые трудно обойти. Бросаем якорь возле мыса в надежной бухте
[151], чтобы разобраться в положении. И тут замечаем, что льдины уносятся вперед сильным течением, – сомнений больше нет, мы находимся в проливе.
Вечером я отправился на лодке пострелять тюленей, взяв с собой свою гордость – двуствольное скорострельное ружье калибра 577. Только что собрались погрузить на лодку тюленью шкуру, как лодка накренилась, я поскользнулся на обледенелых досках кормы, упал навзничь, и ружье полетело за борт – печальное воспоминание! Хенриксен и Бентсен, бывшие гребцами, приняли это происшествие так близко к сердцу, что надолго потеряли дар речи. Они полагали, что никак нельзя оставить драгоценное оружие лежать на 10-метровой глубине.
Поэтому мы вернулись на «Фрам», взяли сеть и в течение нескольких часов темной пасмурной ночи шарили по морскому дну. Пока занимались этим делом, вокруг без устали плавал крупный тюлень, он высовывал из воды свою неуклюжую и удивленную морду то с одной, то с другой стороны и подплывал все ближе и ближе, словно хотел выведать, какою это ночной работой мы тут заняты. Потом он вдруг нырнул – по всей вероятности, чтобы посмотреть, как обстоит дело с поисками там, внизу. Он словно боялся, что мы найдем ружье. Наконец, тюлень стал чересчур назойлив, и я, взяв ружье Педера, пустил ему пулю в голову. Он погрузился в воду раньше, чем к нему подоспели, и, отчаявшись, мы бросили вообще поиски. Пятьсот крон чистого убытку!
Чтобы убедиться, можно ли провести «Фрам» по проливу, я предпринял на следующий день поездку в лодке на восток. Ночью было холодно, шел снег, и море вокруг судна покрылось довольно плотным ледяным «салом»
[152]. Пробиться на лодке к чистой воде стоило немалого труда. Я считал возможным, что земля, видневшаяся прямо перед нами в северной части пролива, была берегом бухты Актинии, где стояла «Вега». Но тщетно я искал там сложенный Норденшельдом гурий.
К своему удивлению, вдруг я сообразил, что земля эта лишь маленький островок и что мы находимся на южной стороне главного входа в Таймырский пролив, который здесь оказался очень широким. Мы проголодались и хотели, прежде чем покинуть этот остров, поесть, но как вытянулись у нас лица, когда мы обнаружили, что забыли масло. Делать нечего, поглодали черствых сухарей и почти вывихнули себе челюсти, разгрызая по куску вяленой оленины. Усталые, но не насытившиеся, отправились дальше, назвав этот выступ берега «Мысом Безмаслия»
[153]. Прошли на веслах вдоль пролива довольно далеко.
Фарватер оказался для нашего судна подходящим – 8–9 сажен вплоть до самого берега. Под вечер лед все-таки преградил нам путь. Не рискуя попасть в ловушку, я счел за лучшее повернуть назад. Здесь и речи быть не могло об опасности умереть с голоду: повсюду свежие следы медведей и оленей, а в воде достаточно тюленей; но я боялся задерживать «Фрам». Могла ведь открыться возможность пройти вперед другим путем. Изо всех сил пришлось нам налегать на весла, борясь с противным ветром; на следующее утро добрались наконец до «Фрама». И вовремя – вскоре разгулялся нешуточный шторм.
О степени пригодности Таймырского пролива для навигации Норденшельд говорит, что он, «по измерениям лейтенанта Паландера, так загроможден рифами и изрезан сильными течениями, что едва ли благоразумно плыть по нему на парусах, по крайней мере до тех пор, пока он не будет вполне изучен и пока не будут произведены наблюдения за приливами, необходимые для суждения об изменчивом направлении течений». Эти замечания относились, должно быть, к более внутренней части пролива. Там же, где мы прошли вперед, фарватер был чист, и насколько я мог видеть, он и дальше оставался вполне проходимым, но мы, вероятно, нe заходили в него так далеко на восток, как Паландер. Поэтому я и решился в случае необходимости попытаться провести здесь «Фрам».
5 сентября поднялась пурга с резким, все усиливающимся ветром. К вечеру ветер яростно свистел в снастях «Фрама», и мы радовались, что находимся на борту; в такую погоду нелегко было бы возвращаться назад на лодке.
Вообще же я был не особенно доволен. Конечно, этот ветер мог разогнать немножко лед и унести его к северу. Вчерашние наблюдения вселили надежду, что в случае нужды через пролив пробиться можно. Но теперь ветер непрерывно гнал мимо нас большие массы льда, и вообще мы с беспокойством замечали, что зима все больше и больше приближается. А вдруг зима окончательно установится раньше, чем мы найдем проход? Я пытался примириться с мыслью о зимовке в этой местности и уже составил план санных экскурсий на будущий год.
Кроме исследований побережья, при которых предстояло решить большие и разнообразные задачи, эти поездки распространились бы на всю неисследованную внутреннюю территорию Таймырского полуострова, вплоть до устья реки Хатанги. Имея собак и лыжи, мы могли бы совершить дальние вылазки, и год этот для географии и геологии, конечно, не был бы потерян. Но примириться с такой перспективой… Нет, пойти на это я не мог.
Год жизни есть год, а наша экспедиция и без того могла оказаться чересчур длительной. Больше всего меня угнетала мысль: если льды задержат нас теперь, то где гарантия, что это не случится и в будущем году? Как часто бывает, что неблагоприятные в ледовом отношении годы следуют один за другим. А этот год нельзя сказать, чтобы был благоприятным. Хотя я и не хотел признаться в этом даже себе самому, но проводил ночи далеко не на розах, пока не приходил сон и не уносил меня в страну забвения.
Так наступила среда, 6 сентября, день моей свадьбы. Когда я проснулся утром, во мне шевельнулось довольно суеверное предчувствие, что этот день принесет перемену, если она вообще когда-нибудь наступит. Шторм стих немного, проглядывало солнце, и жизнь стала светлей. После полудня ветер окончательно улегся, установилась прекрасная, тихая погода. Шторм расчистил пролив ото льда, забившего его в северной части, но на востоке, куда мы ходили на лодке, пролив оставался по-прежнему закрытым.
И не вернись мы накануне вечером на корабль так рано, – кто знает, не пришлось бы нам застрять там надолго. Теперь же появилась надежда, что ветер взломал также лед между мысом Лаптева и островами Альмквиста. Мы поспешно развели пары и в 6½ часов вечера пошли на север вновь попытать счастья. Я твердо верил, что наступивший день принесет удачу. Погода по-прежнему была хорошей, и солнце радовало нас.
Мы так отвыкли от него, что когда Нурдал, переваливавший уголь в трюме, увидел после обеда луч солнца, упавший сквозь люк на угольную пыль, то принял его за балку, на которую преспокойно и оперся. Он был немало изумлен, полетев со всего размаха головой вниз, на обломки железа.
