Придерживаясь кромки льда, продвинулись вперед в северо-западном направлении; хотелось знать – нет ли впереди какой-нибудь земли? Что-то удивительно много стало попадаться разных птиц. Встретилась стайка куликов, она сопровождала нас некоторое время и потом повернула к югу. Вероятно, они летели с какой-нибудь земли, лежавшей севернее. Однако из-за тумана, который постоянно держится надо льдом, ничего нельзя разглядеть. Позже пролетела еще стая маленьких куличков, что также, по-видимому, указывало на близость земли. На следующий день прояснилось, но земли не было видно.
Мы находились значительно севернее того места, где, по мнению Толля, должен был лежать южный берег Земли Санникова
[161], но примерно на той же долготе. По всей вероятности, эта земля – лишь небольшой остров, и во всяком случае она не может заходить далеко к северу.
21 сентября снова был густой туман. Дошли до северного края какой-то бухты во льду. Так как идти дальше некуда, я решил выждать более благоприятной погоды и тогда выяснить, есть ли возможность дальше пройти на север.
По расчетам, мы должны были находиться почти на 78½° северной широты. В течение дня несколько раз пытались измерить глубину, но 400-метровым тросом дна не достали.
«Пятница, 22 сентября. Снова яркая солнечная погода и ослепительной белизны лед на севере. До сих пор мы стояли неподвижно из-за тумана, и никуда не могли выбраться; теперь можно оглядеться вокруг, но по-прежнему не знаем, куда идти. Впечатление такое, что находимся у северной границы открытого моря. На западе кромка льда отодвигается, кажется, снова к югу. К северу лед белый и сплоченный, лишь кое-где виднеются небольшие проходы или маленькие полыньи.
Небо на всем горизонте белесое. С востока мы, правда, только что пришли, но видели там, в сущности, немного, а поэтому за неимением лучшего благоразумнее всего пройти немного в этом направлении, чтобы посмотреть, нет ли там прохода во льдах. Не будь столь позднее время, я бы охотнее всего, повернув на восток, прошел бы до острова Санникова или дальше до острова Беннетта, чтобы взглянуть, каковы там условия; но теперь слишком поздно. Скоро море замерзнет, и тогда легко можно застрять в таком месте, где оставаться совсем нежелательно.
Прежние полярные экспедиции старались держаться под берегом. А я, напротив, этого-то как раз и хотел избежать, так как рассчитываю, что меня понесет плавучий лед и берег может только помешать. В сущности, именно здесь очень удобно отдаться во власть льдов, и так как я вдобавок скоро сообразил, что кромка льда на востоке отожмет нас снова к югу, то мы повернули и начали закрепляться у большой льдины. Повсюду чистая вода, кое-где с отдельными крупными льдинами. Мне сдается, что тут-то и будет наша надежная гавань.
Сегодня у нас объявлена жестокая война клопам и тараканам. Понять не могу, откуда взялись у нас на борту эти «зайцы»?
Вооруженные большим паровым шлангом, ищем своих врагов повсюду, где только могли они найти себе убежище, – шпарим матрацы, диванные подушки и т. п. Носильное белье и одежду запихиваем в бочку; плотно забиваем крышку, вводим в отверстие шланг и впускаем туда пар. Внутри слышен гул и свист, пар выползает понемножку в щели, а мы радуемся, думая о том, как теперь им там должно быть тепло и приятно.
Как вдруг – пфф!.. Бочка с треском лопается, пар вылетает со всех сторон, и крышку вышибает взрывом на другой конец палубы… Гнусный враг, надеюсь, истреблен полностью. Юлл проделал эксперимент: посадил клопа на конец доски и хотел заставить его ползти на север. Тот, однако, не двигался. Тогда он взял сечку для моржового сала и стал постукивать им по доске, чтобы заставить насекомое двинуться; клоп уперся и только головой вертел, упрямец. «Убей ты его», – посоветовал Бентсен. «Ну, я взял багор и пронзил его», – рассказывал потом Юлл».
«Суббота, 23 сентября. Стоим неподвижно у той же льдины. Сегодня у нас перегрузка угля. Приятный контраст: на корабле все – начиная с людей и кончая собаками – черно и мрачно, а кругом все сияет белизной, снег искрится на солнце. Льда, по-видимому, скопляется все больше».
«Воскресенье, 24 сентября. Перегрузка угля продолжается. Утром туман, попозже прояснилось. Когда туман рассеялся, мы вдруг обнаружили, что со всех сторон окружены довольно сплоченным льдом и между льдинами уже образовалась ледяная спайка, которая скоро в состоянии будет держать человека.
На севере все еще виден значительный просвет, однако он тянется не особенно далеко. На юге можно разглядеть в подзорную трубу, сидя в бочке, открытое море по ту сторону льдов. Да, мы здесь, видимо, застряли. Ну что же, пусть так. В таком случае: добро пожаловать, льды! Какой мертвый край; ни признака жизни, только одинокий тюлень (Phoca foetida) плескается в воде, да неподалеку от нас на льдине несколько старых медвежьих следов.
Снова попробовали измерить глубину, но так и не достали дна. Странно, что здесь так глубоко!
Трудно вообразить более мрачное зрелище, чем перегрузка угля на судне. Прискорбно, что уголь так необходим и вместе с тем так черен, и ведь все дело лишь в том, чтобы поднять уголь из трюма и наполнить им бункера. Но в этом должны принимать участие решительно все, и вот все и вымазаны углем.
Одни стоят возле угольной кучи внизу в трюме и наполняют ведра, другие подают ведра наверх – в этом никто не сравнится с Якобсеном, который огромными своими ручищами перекидывает ведро за ведром, словно это щепки для растопки, остальные снуют с угольными ведрами взад и вперед между главным люком и шканцами и опрокидывают ведра в бункера; наконец Амунсен, весь черный, наводит порядок в бункерах. Угольная пыль носится над всей палубой, так что она походит на кочегарку, собаки – грязные и черные – забились по углам, а мы сами – ну, мы-то, конечно, в такой день имеем не очень-то привлекательный вид.
Зато физиономии наши способны поднять упавший дух: темнокожие, татуированные черными полосами вдоль и поперек, белые зубы и сверкающие на темном фоне белки глаз.
Если мы сходим вниз и притрагиваемся рукой к белой стене, то на ней тотчас же отпечатывается черный плакат – пять растопыренных пальцев. Двери особенно богаты этого рода воспоминаниями; подушки и диванные сиденья пришлось повернуть обратной стороной, так как иначе на них остались бы слишком прочные знаки другой, самой мягкой части тела. А скатерти – ну, к счастью, у нас ничего такого нет и в помине.
Короче говоря, перегрузка угля – самое темное и мрачное занятие, какое только можно себе представить в столь светлом окружении. Хорошо еще, что у нас достаточно воды для умывания, ее нам предлагает каждая лужа на льдине, так что не потеряна еще надежда, что мы когда-нибудь снова станем чистыми, – тем более что подобную возню с углем нам приходится затевать, кажется, в последний раз».
«Понедельник, 25 сентября. Крепче и крепче вмерзаем в лед. Прекрасная тихая погода. Ночью было 7 градусов мороза; наступает зима. Нас посетил медведь, который, однако, удалился, прежде чем кто-либо удосужился в него выстрелить».
