Но пока ребята, прикорнувшие после обеда, выбрались из своих коек, мотор вдруг разом остановился. Мы наверх – одно крыло сломалось. Сдал винт во внутреннем креплении, крыло ударилось о стойку, выбило из нее кусок, сломалось само и отломало большой кусок приводного колеса, на котором был укреплен тормоз. Обломок крыла вышвырнуло, как из ружья, на лед. Починить его – дело сложное, но совершенно необходимое, и вся наша надежда теперь на кузнеца Ларса».
«Пятница, 6 апреля. Сегодня должно было произойти событие, которого мы ожидали со жгучим нетерпением: ожидалось солнечное затмение.
Скотт-Хансен ночью вычислил, что затмение начнется в 12 часов 56 минут. Предстояло как можно точнее проследить за ним, чтобы проверить наши хронометры. Для большей уверенности заблаговременно установили инструменты – большую зрительную трубу и большой теодолит – и тотчас стали наблюдать за солнцем.
Скотт-Хансен, Иохансен и я по очереди дежурили у приборов, каждый по пять минут, не спуская глаз с края солнца и ожидая, когда на его нижней западной стороне появится темная тень; второй наблюдатель следил за стрелками часов. Битых два часа провели мы таким образом, и ничего не произошло. Но вот стал приближаться волнующий момент, когда, согласно вычислениям, должна была появиться тень.
Перед большим телескопом сидел как раз Скотт-Хансен; сначала ему почудилось, что у самого края солнца затрепетало что-то, но лишь 33 секунды спустя и он и Иохансен в один голос крикнули: «Есть». Часы показывали 12 часов 56 минут 7,5 секунды. Затмение началось всего на 7,5 секунды позже, чем следовало его ожидать по нашим вычислениям. Это было для всех нас, и особенно для Скотт-Хансена, громадным удовлетворением: стало быть, хронометры наши в полном порядке
[200].
Мало-помалу солнце заметно тускнело, а мы отправились вниз пообедать. В 2 часа дня затмение достигло своего максимума, и даже внизу, в кают-компании, можно было заметить, как уменьшился дневной свет. После обеда наблюдали заключительный момент затмения, когда темный диск луны оторвался от края солнца».
«Воскресенье, 8 апреля. Вчера утром, когда я подумывал уже, что пора вставать, послышались вдруг быстрые шаги наверху: по шканцам пробежал человек, вслед за ним второй. Что-то в этих шагах заставило меня невольно подумать о медведе. Я хотел было вскочить с постели, но остался лежать, прислушиваясь, не раздастся ли выстрел. Нет, ничего не слышно– и я снова погрузился в дремоту.
Вдруг в кают-компанию ворвался Иохансен, крича, что у большого тороса за кормой лежат два полумертвых или убитых медведя. Он и Мугста стреляли в них, но не хватило патронов. Несколько человек схватили ружья и бросились к выходу. Я накинул на себя одежду и тоже выбежал. Медведи удрали. Было видно, как несколько человек гнались за ними по льду. Пока я надевал лыжи, люди вернулись, чтобы одеться для этой погони потеплее. Я пустился бежать по ледяным полям и буграм со всей быстротой, какую только мог развить.
Вскоре напал на след, отмеченный каплями крови. Это шла медведица с детенышем. Так как думали, что они тяжело ранены, – медведица после первой пули Иохансена несколько раз падала, – то я решил, что настигнуть их – дело нетрудное. Впереди бежали по следу собаки. Я несся быстро по направлению на северо-запад, судно постепенно исчезало за горизонтом, а меня на солнце все сильнее прошибал пот.
Впереди и позади сверкала снежная равнина, утомляя глаз бесконечной белизной. Медведей все не видно было. Собаки старались уничтожить всякую надежду настигнуть зверя; они достаточно горячились, чтобы спугнуть его, но совсем не проявляли желания догнать медведя. Поднялся туман и окутал вокруг все, за исключением медвежьих следов, которые продолжали по-прежнему указывать путь вперед; затем туман рассеялся и солнце засияло так же ярко, как и раньше. Мачты «Фрама» давно исчезли за горизонтом, а я все бежал. Мало-помалу меня стали донимать усталость и голод – в спешке я даже не позавтракал. Пришлось с кислой миной повернуть домой без медведей.
На обратном пути мне попалось замечательное ледяное нагромождение. Высотой оно превышало двадцать футов (мне, однако, не удалось измерить его до самой вершины); самая середина, вероятно, при каком-либо сжатии обрушилась, а остатки образовали великолепную триумфальную арку, которая белизной превосходила мрамор и на которой изумительно сверкало солнце.
Не в честь ли моего поражения была воздвигнута эта арка? Я влез на нее, чтобы посмотреть, где стоит «Фрам»; но пришлось еще пройти порядочное расстояние, прежде чем над краем льда показалась мачта. Только в половине шестого вернулся на корабль усталый, изголодавшийся после почти целых суток поста и длительного, совершенно неожиданного моциона. Ну и вкусной же показалась мне еда!
Во время моего отсутствия несколько человек потащились за мной на санях, чтобы привезти медведей, которых я убью. Но едва они дошли до места, где происходило первое сражение, как Иохансен и Блессинг, находившиеся впереди, увидели двух новых медведей, выскочивших из-за тороса невдалеке от них. Началась новая погоня. Иохансен пустился вдогонку на лыжах, но и с ним случилось то же, что со мной; впереди бежали собаки, которые гнали медведей, и Иохансен никак не мот приблизиться к ним на выстрел. Словом, результаты его охоты не лучше моих. Изменило, что ли, нам счастье? Я так кичился тем, что еще ни разу ни один медведь, за которым мы гнались, не уходил от нас, а сегодня!
Удивительно, что нас в один день удостоили посещением целых четыре медведя, после того как их не было слышно и видно в течение трех месяцев. Не означает ли это чего-нибудь? Или мы приближаемся к земле, которую я ожидаю встретить на северо-западе? В воздухе тоже чувствуется какая-то перемена; наблюдение позавчера вечером дало 80°15' – это самая северная широта, какой мы до сих пор достигали».
«Вторник, 10 апреля. Днем задул «мельничный ветер» с СВ, и на нас снова льется электрический свет. В субботу вечером после недельной работы ветряной двигатель был исправлен. Колесо благодаря искусству Петтерсена основательно реставрировано; сломанное крыло починено и вообще крылья значительно укреплены. Стойки точно проверены, и теперь вряд ли какой-нибудь ветер страшен нашей мельнице».
«Воскресенье, 15 апреля… Итак, половина апреля. Какое веселье, какая радость жизни звучит в этом слове! И разом встают в памяти картины весны. В эту пору люди широко распахивают навстречу весеннему воздуху и солнцу двери и окна домов, сметают накопившуюся за зиму пыль. В эту пору человеку не сидится на месте: тянет его на волю, он должен выйти, вдохнуть запахи леса, лугов, свежевскопанной земли, полюбоваться фьордом, освободившимся ото льда и сверкающим на солнце.
