Хромой лама сейчас же вставал, оставлял работу и отправлялся к себе, чтобы зачерпнуть чашку дзамбы для просителя; лишь только он усаживался и разбирался в работе, как снова в калитку просовывалась голова и рука с чашкой, и наш лама снова отправлялся за дзамбой. Мне иногда досадно бывает на этих батырчи (нищих), но ламы никогда на них не жалуются. Эти батырчи, иногда молодые люди, часто, может быть, лишь временные странники, отыскивающие, где лучше? И каждый из лам, живущих на нашем дворе, может быть, бывал в подобном положении или, может быть, в нем очутится, как скоро ему придет охота к паломничеству. Как ни мало зарабатывал наш лама, он никогда не отказывал никому в подаянии; точно так же он не отказывался помочь всякому в его работе. Трудолюбивый, скромный и деятельный, он, по-видимому, любим всеми окружающими.
Другой общий любимец, больше всего оживляющий наш двор, это – ордосец Ратна-Бала; он бежал из родительского дома в Гумбум, когда ему было 12 лет (теперь ему 17); но когда вы смотрите на его круглую, как мяч, голову, на красное, как будто подбитое ватой, лицо, на круглые брови и глаза, на расплывшийся детский нос и детские же губы и подбородок, вам трудно относиться к нему, как к взрослому. И на дворе он известен под именем джалхын-ламы, т. е. маленького ламы (даже больше, чем маленького: в слово «джалхын» монголы вкладывают больше ласки).
Притом же джалхын-лама сохранил и ребяческую живость, говорит, сильно жестикулируя, лицо беспрестанно переходит от одного выражения к другому, смех его раздается беспрестанно по всякому малейшему поводу.
Он чаще всего занят ученьем, т. е. твердит вслух какую-то книгу, и чаще прочих ходит в хурал. Иногда на наш двор является еще один тангутский юноша, товарищ маленького ламы: тогда они начинают учиться вместе. Тангут становится в ораторскую позу, поднимает в воздух красивым жестом руку и начинает предлагать ордосцу какие-то вопросы; тот, пренебрегая всякой заученностью, сыплет ответами и с торжеством щелкает пальцами и хлопает в ладоши, когда вопросы и ответы идут удачно или когда он одерживает верх над противником. Таким способом они приготовляются к торжественному состязанию, которое устраивается в Гумбуме между ламами. Это что-то вроде наших ученых диспутов или публичных экзаменов: присутствующие могут предлагать вопросы и выражать свое одобрение или неодобрение аплодисментами и криками. В чем заключаются эти диспуты, я не могу сказать, но, по-видимому, на них обсуждают не одни богословские вопросы.
Гумбумские монахи делятся на четыре отдела, или ордена: Тенкур, Мамба, Чорова и Джютба. Кроме этих лам, есть еще ламы-чернорабочие, они не составляют особого хурала, а распределяются по разным отделам. Первый орден – Тенкуры, или гадатели; это – ламы, к которым обращаются за указанием дней счастливых или несчастных, хороших или дурных для начала какого-нибудь дела. Второй орден – Мамба, или медики; они изучают и собирают травы, составляют лекарства и лечат; третий орден – Чорова – из лам, изучающих писание и держащих публичные диспуты, самый многочисленный и влиятельный в Гумбуме; четвертый орден, Джютба, состоит из лам, исключительно занимающихся молитвами, созерцанием и чтением книг тарни.
Это – высший орден; в него не принимают малолетних и людей с какими-нибудь физическими недостатками. Члены его обязаны поститься; они должны вставать и начинать молитву до восхода солнца ранее других монахов; они могут есть только однажды в сутки и притом умеренно; никогда не должны ходить толпой или попарно, но всегда один за другим, и притом никогда не оглядываться по сторонам. Плащ свой они носят несколько иначе, чем другие монахи. Из двух последних орденов могут являться хубилианы. Переход из одного отдела в другой возможен только в восходящем порядке; из высшего ордена в низший переходить не дозволяется.
Маленький лама впадает на этот счет в ересь; он уверяет меня, что высший орден не Джютба, а Чорова. «Хороший Чорова, – восторженно говорит он, – сидя в Гумбуме, может представить себе весь мир, и Сумбер-Олу, и все другие горы и реки!»
Когда я, в доказательство превосходства Джютбы, указывала ему на то, что туда не принимают малолетних, он возражал мне: «Это потому, что такие дети, как я, не могут вставать по ночам на молитву, а Джютба собираются в хурал ночью».
Понятие о важном значении Чорова выработалось в Гумбуме, вероятно, потому, что власти преимущественно избираются из этого ордена. Притом самый маленький лама ордена Чорова садится выше, чем старый из простых лам.
Здешние монахи все носят пунцовое платье совершенно особого покроя. Внизу белая юбка, сверху красная, придерживающаяся на бедрах поясом; торс прикрывается безрукавым камзолом, который называется ренкыг, руки и шея остаются открытыми. Стан стягивает широкий кушак из грубой желтой материи. Сверху этого накидывается кусок пунцовой материи аршин в пять длиной и в два шириной. Как бы сильно холодно ни было, ламы осуждены кутаться в одно это одеяло, – ни шубы, ни панталон монастырский устав им не разрешает. Богатые имеют свое одеяние из грубого сукна, а бедняки осуждены мерзнуть в тонких бумажных тканях. Часто одежда лам состоит из лохмотьев и заплат. Сшить новую одежду нужно много денег, а они не всегда водятся у лам.
Нагота рук и шеи лам не бросается в глаза, так как цвет тела, под влиянием воздуха и толстого слоя грязи, обыкновенно покрывающей руки простых лам, совершенно изменил их цвет.
Идя в хурал к богослужению, ламы надевают желтую мантию и желтую же шапку в виде фригийского колпака. К поясу в таких случаях всегда подвешивается карман, в котором висит сосуд со святой водой, это – необходимая часть костюма при богослужении.
Многие путешественники высказывают мнение, что ламы – ленивые дармоеды, живущие на счет работающих членов общества. Едва ли это справедливо в общем. Сколько мы видим лам в здешних монастырях, это все народ – работящий и ремесленный. В монастырях, кроме художников, занятых изготовлением рисованных и лепных работ, есть также столяры, портные, сапожники, работающие на заказ. Из них одни лишь особенно искусные художники живут безбедно, остальные едва-едва имеют приличное платье и живут, большею частью, впроголодь. Богатые ламы, правда, занимаются часто торговлей, это, по-видимому, не считается предосудительным, но для этого надо иметь капитал. В Гумбуме от монастыря выдается рядовому ламе лишь 12 шенов в год ячменя, принадлежащим к какому-нибудь ордену – 15 шенов, но этого недостает на год. Между тем, кроме дзамбы, которая приготовляется из ячменя, надобно иметь чай и, хотя изредка, мясо и другую приправу к еде, не говоря уже о платье, которое лама тоже обязан сделать на свой счет.
Деньги, жертвуемые в монастырь, в большинстве случаев идут на монастырские постройки и на пополнение их храмов статуями и священными сосудами. Ламам раздают деньги лишь в том случае, когда жертвователь прямо дает свое пожертвование в пользу лам. Да и тогда деление производится неровно: старшие получают две-три доли, а младшие – одну.
