В этих провинциях мещанки и крестьянки, занимающиеся своею наружностью, отличаются такими же миниатюрными башмаками, как и барыни; в других провинциях ноги стягивают меньше, особенно в горных округах, где экипажей не существует, или там, где женщина участвует в полевых работах. Стягивать ноги начинают девочкам лет трех, иногда позднее; случается, что откладывают это лет до семи. Процесс этот очень мучителен для ребенка: для этого берут тесьму или отрезок коленкора, аршина в два-три длиной, и забинтовывают ножку, оставляя конец большого пальца снаружи, остальные пальцы прижимают к подошве; вся передняя часть ноги также притягивается этим бинтом к пятке, так что выемка между пяткой и концом ступни увеличивается. В это углубление впоследствии вставляется внутренний каблук, замаскированный чулком; на этот-то каблук и большой палец ноги и надевается башмак с узким носком и также с каблуком; такая обувь, конечно, очень неудобна при ходьбе, и в тех округах, где женщина работает, внутреннего каблука не бывает.
В Китае нередко приходится слышать о гибели женщин от нападения волков или дикого кабана на пашнях; множество гибло их и попало в плен во время Дунганского восстания: бежать от опасности китайская женщина не может.
Дети часто болеют во время связывания ног, иногда по целым дням оглашают дом своим криком, но заботливые родители неутомимы; случается, что нежная бабушка или мать не выдержат и снимут бинт, но это только отсрочка; через год, через два девочку опять свяжут, и, когда она будет побольше, она уже не будет кричать, – поймет, что так нужно. Чтобы быть красивою, нужно страдать: это не одни французы выдумали, как видно.
Бельгийские католические миссионеры, проповедуя христианство, требуют, чтобы китаянки отреклись от этого обычая; французские миссионеры не решаются идти против моды, и в их миссиях девочки подвергаются уродству. Я не могу иначе назвать эту моду: благодаря ей, все китаянки горбятся при ходьбе, помогают себе, балансируя руками, а если нужно идти скоро, то, не стесняясь, употребляют костыли. Страшно бывает видеть, когда беременная китаянка идет по улице или по дороге, где много езды. Останавливаясь, китайские женщины всегда стараются прислониться к стене спиной, чтобы опираться только на каблуки, а не на носки башмаков. Понятно, что при этих условиях женщины предпочитают вести сидячую жизнь, что отзывается на их здоровье, – они беспрестанно страдают головными болями.
Обычай уродовать ноги, мне кажется, отражается также на всем китайском хозяйстве. При малейшем достатке, большинство домашних занятий исполняется мужчинами, стряпают почти всегда повара, или нанятые, или сами мужья; детей нянчат тоже женщины или мальчики; наблюдать за чистотой, мыть, чистить – у китаянки тоже нет охоты: посуда, столы, все покрывается грязью, или моется очень редко и кое-как. Хозяйственных запасов в домах не держат, почти все покупается в лавке и все на один раз к обеду; чаще все, что нужно, разносчики приносят на дом.
Девочки, лишенные возможности развиться, рано засаживаются за рукоделье. У торговых людей женщина принимает большое участие в торговле; она сидит в лавке за выручкой, если это гостиница или съестная лавка; часто женщина же сидит у плиты, варит для посетителей чай, раньше заготовленную лапшу, кисель, кукурузу, бобы, картофель и прочую неприхотливую уличную еду.
У земледельцев женщины часто участвуют в полевых работах; они полют пашни в продолжение всего лета; жнут вместе с мужчинами и молотят цепами; все полевые работы, исключая последней, они производят, сидя или ползая по пашне на коленках. Женщины также ухаживают за огородом и за маковыми полями, приготовляя опий, и за хлопчатниками, снимая хлопок.
Иногда изготовление топлива лежит также на попечении женщины, она собирает навоз домашних животных и тщательно просушивает его для этой цели. Ребятишки китайские также постоянно заняты собираньем навоза; для этого они целый день бегают по проезжей дороге, с корзиной в одной руке и маленькими граблями в другой. Там, где топят дровами или каменным углем, навоз собирают для удобрения полей. Китаянки собирают также на топливо всякий кустарник, вырывая его с корнем, и всякую негодную для еды траву с огородов и пашен. Где не нуждаются в топливе, там сорные травы собирают на корм свиньям. Вследствие этого часто китайский ландшафт лишен зелени, исключая той, которая посажена или посеяна человеческими руками. Правда, китайские поля всегда превосходно обработаны и всегда содержатся в порядке, но для нашего глаза их постоянная правильность, отсутствие дикой природы производит впечатление скуки.
В бедных крестьянских хозяйствах они не держат скота, где нет даже ослов, женщина же должна молоть хлеб на домашней мельнице; для этого она берется за привод, укрепленный в верхнем жернове, и ходит вокруг точно так же, как это делает осел или лошадь у более зажиточных.
Есть деревни, где все женщины занимаются каким-нибудь ремеслом; нам встречались такие, где все жительницы заняты были пряжей ниток из хлопчатой бумаги; прядут китаянки на прялке. На юге, где разводят шелковичного червя, прядут шелк; иногда тут же, без дальнейшей выделки, ткут из него материи. Такие домашнего приготовления материи бывают обыкновенно желтого цвета и очень редки; делают из них, по-видимому, благодаря их прозрачности, одни только кушаки. За ткацким станком редко можно встретить женщину: ткут обыкновенно мужчины. Мне не приводилось видеть, но я слыхала, что есть деревни, где все жители занимаются одним каким-нибудь ремеслом, причем существует разделение труда; таким образом, говорят, приготовляют искусственные цветы: один человек или в одном доме приготовляют только листья, в другом – лепестки, в третьем цветы собирают и т. д. Искусственные цветы в Китае в большом употреблении: все молодые женщины, не исключая и крестьянок, желая принарядиться, втыкают в волосы цветок; часто также ставят цветы перед домашнею божницей.
В городах есть еще один женский промысел, – это странствующие музыкантши и певицы. Китайцы этих женщин называют фынюньюжень (искусная женщина, художница); несмотря на почетное название, женщины эти уважением не пользуются: про них идет дурная слава. Мне только раз пришлось встретить таких арфисток. Их было пять больших и одна маленькая девочка; последняя, пользуясь привилегией ребенка, была очень развязна: забралась к нам в комнату, ласкалась, как котенок, ко мне и особенно к моему мужу. Ненатуральная, деланная наивность была неприятна в ней, но в то же время девочка возбуждала в нас жалость к себе, и мы были с нею ласковы.
Мне казалось, что она была немного тронута нашею лаской, и в ее напускной, по приказу, ласковости проявлялось немного и истинного чувства. Она принесла к нам гитару и спела с нею какую-то бравурную песенку, причем села в очень кокетливую позу, очевидно, подражая манерам больших певиц. Арфистки пели на дворе, – мы отказались пригласить их в свою комнату, и только после предложили им какое-то угощение в одной из пустых комнат гостиницы. Их музыкальные инструменты – что-то вроде скрипки и гитары, на них они аккомпанируют себе, когда поют. Китайское пение нам не нравилось, хотя изредка встречаются недурные мотивы. Одеты певицы нарядно. Говорят, их обыкновенно содержит какой-нибудь антрепренер, и выручку они должны отдавать ему; часто антрепренером бывает муж: в Китае можно иметь много жен (у одного из чиновников города Лунь-он-фу их было девять, как мне говорили). Иногда такие антрепренеры покупают маленьких девочек у бедняков и с детства начинают обучать их музыке, пению и вообще дрессировать для своих целей. В южных провинциях, говорят, для той же цели покупают и мальчиков.
