«…Та же отзывчивость, тот же интерес ко всему свежему и живому в науке и жизни составляют до сих пор преобладающие черты его вкусов и характера. В бытность свою Правителем дел Восточносибирского отдела Географического общества с 1887 по 1889 г. Потанин положительно оживил это учреждение. Но напрасно было бы думать, что Потанин наполнил Отдел самим собой, своими трудами. Его самого почти не видно в этом периоде его кипучей деятельности. Он желал и умел давать работу другим, и только человек, близко знакомый с делом, мог разглядеть, что за всем этим стоит руководящая личность, вкладывающая неизмеримо больше труда в эти черновые работы, чем сами авторы. Не один географический отдел, но и вся общественная жизнь Сибири живо интересовала Григория Николаевича. Он никогда не был и не мог сделаться присяжным специалистом по чистой науке и не желал этого. Его сильно интересовала и захватывала жизнь. Оттого его так любила молодежь…»
* * *
Да простит мне мой старый учитель и друг мое выступление: я знаю, оно не будет ему приятно, нарушая ту величайшую скромность, которая является основной чертой его характера, чертой, проникающей всю его кристально чистую жизнь и деятельность; но я, повинуясь призыву друзей его и общественных деятелей, отбросил эту личную точку зрения и выступил, чтоб поднять над современными нам и грядущими поколениями образ Божиего Человека, как memento vitae
[24].Г. Н. Потанин
Г. Н. Потанин. ИЗБРАННЫЕ ТРУДЫ
Предисловие ко II изданию «Путешествия Г. Н. Потанина по Монголии и Тибету»
[25]Монголия до последнего времени была провинцией Китайской империи; ее население, отличающееся от остальных частей Китая языком и образом жизни, хотя и управлялось своими наследственными князьями, но высший надзор над управлением края находился в руках китайских чиновников. Для этого высшего надзора в Северную Монголию, разделенную на четыре округа: Хайларский, Ургинский, Улясутайский и Хобдоский из Пекина присылались по числу округов четыре сановника, три амбаня и один цзянь-цзюн; последний имел резиденцию в городе Улясутае, остальные три ам– баня – в городах Хайларе, Урге и Хобдо. Во всех этих городах стояли небольшие китайские гарнизоны.
В конце 1911 г. политическое положение Монголии изменилось. Монголы объявили свою страну независимой от Китая. Переворот этот совершился мирно, без кровопролития. Прежде всего восстание проявилось в Урге, в умственном центре Северной Монголии, где находится резиденция богдо-гэгэна, духовного лица, уважаемого всей Северной Монголией. Китайский гарнизон, подчиняясь требованиям монголов, положил оружие; ургинский амбань, сложив свои полномочия, уехал в Пекин. Вслед за Ургой началось восстание и в Улясутае; цзянь-цзюн пытался организовать отпор восставшим, и, так как китайский гарнизон был невелик, предложил китайским купцам вооружиться и встать в ряды гарнизона, но купцы ответили ему, что они приехали в Монголию с торговыми целями, а не для завоевания, и цзянь-цзюн должен был так же, как и ургинский амбань, оставить город и выехать в Бийск, чтобы через Сибирь уехать в Китай. Вслед за ним тою же дорогой выехал из Хобдо и хобдоский амбань.
Надо было удивляться, какими ничтожными военными средствами поддерживали до сих пор китайцы порядок в Монголии. Это объясняется, во-первых, мирным характером населения, которое в течение многих столетий воспитывалось под гуманным влиянием кроткого учения Будды. Религия учила монголов уважать жизнь во всякой твари; не только смертельное насилие над человеком, даже умерщвление четвероногого животного, по кроткому учению Будды, уже есть преступление. В шестидесятых годах прошлого столетия ургинский амбань приговорил к смертной казни разбойников из шайки мятежников – мусульман, но исполнение казни встретило препятствие: в монгольском народе не нашлось человека, который согласился бы принять на себя гнусную роль палача.
Во-вторых, спокойствие умов в Монголии было обеспечено мудрой политикой китайского правительства. До присоединения к Китайской империи Монголия, разбитая на отдельные княжества, управлялась своими многочисленными наследственными князьями. Китайское правительство этот феодальный порядок оставило неприкосновенным. Монгольские князья Северной Монголии, иначе Халхи, которых насчитывается до 80-ти, до самого последнего времени управляли своими княжествами, или хошунами, собирали с народа подати и расходовали их, не отдавая никому отчета, судили за преступления и проступки и вообще распоряжались с подчиненным им народом, как с своими крепостными.
Ни религия, ни язык в Монголии не подвергались никаким ограничениям. Буддийская религия, которой так искренне преданы монголы, не только не терпела от китайского правительства никаких притеснений, но император постоянно свидетельствовал свое уважение буддийскому духовенству Монголии; он демонстрировал это уважение торжественными посещениями буддийских храмов в Пекине; он оказывал ему почести; на центральной площади в Урге на средства империи в честь богдо-гэгэна построены почетные монументальные ворота; некоторые монастыри в Монголии содержатся на счет императора.
Китайское правительство свободно от упрека в насилии также и по отношению к монгольской национальности. Оно не изобретало никаких искусственных мер для окитаивания монголов. Если южные и восточные монголы в значительной степени окитаились, то это результат самой народной жизни, и китайское правительство в этом нисколько не повинно.
Вообще, надо сказать, что политическую зависимость Монголии от Китая нельзя назвать политическим игом; это иго монголы могли легко переносить. Несомненно тяжелее чувствовалось монголам экономическое иго, которое наложили на него китайские купцы. Это экономическое порабощение возмущало национальное чувство монголов, но верховная власть Китая в этом виновата только косвенно; ее можно упрекнуть в небрежном отношении, в невнимании к интересам монгольской массы, а не в своекорыстии и коварстве.
Как ни тяжела была участь монгола, плательщика податей, все-таки монголы продолжали бы терпеть и не волноваться, если б не начались волнения в Центральном Китае.
Европейские идеи о политической свободе, проникнув в Китай, создали в китайском обществе партию недовольных старыми порядками, которая стала требовать реформ. Движение началось с Южного Китая, население которого более восприимчиво и отличается более пылким темпераментом сравнительно с северянами. Образовалась республиканская партия; ряды ее выступили на улицу; организовалась революционная армия, которая вступила в бой с правительственными войсками, одержала над ней ряд побед и – в конце концов Южный Китай был объявлен республикой. Теперь идет вопрос о включении в Китайскую республику северной половины Китая, в котором монархические идеи коренятся глубже в населении.
