Волосы монголы носят, заплетая задние в косу, а передние сбривают. Женщины заплетают в две косы и распускают косы на спине или спереди на груди. Девушки в иных местах носят одну косу, распуская ее по спине, а где заплетают много косичек; женщины на косах носят очень много серебряных украшений.
Во время праздников одеваются монголы нарядно. Но всегда они грязны: одежду даже и летом никогда не моют, носят до тех пор, пока развалится.
С детьми монголы ласковы; матери долго кормят ребят грудью. При рождении обмывают ребенка соленою водой или чаем; но после совсем уже не моют: ребенка завертывают в овчинку и кладут в колыбель, которая так устроена, что нечистоты от ребенка выливаются из нее по желобку. Ребят редко чему-нибудь учат; вырастая, они помогают в хозяйстве отцу и матери, в чем могут.
Когда сын вырастает, отец с матерью высватывают ему невесту, но при этом спрашивают и его согласия. Раньше у монголов был обычай просватывать детей еще младенцами, причем часто случалось, что жених был моложе своей невесты. Теперь женятся в те же года, что и у нас. Старого обычая женить малолетних придерживаются еще южные монголы; зато у них часто случается, что вырастет такой малолеток и женится на второй жене, по своему вкусу. Северные же монголы редко имеют двух жен, хотя многоженство у них и не запрещено. Жених платит за невесту скотом, но зато и невеста получает в приданое скот. Женатые сыновья обыкновенно отделяются и живут в особой юрте, своим хозяйством. Жена в семье распоряжается хозяйством наравне с мужем.
Покойников своих монголы в землю не зарывают, а отвозят куда-нибудь подальше от дома и кладут на земле: звери и птицы съедают их. Почетных лиц иногда сжигают, пепел смешивают с глиной, слепляют в стопочку и ставят в часовне на полку.
Нравы монголов мирные: никогда они не бьют ни жен, ни детей и в трезвом виде не ссорятся между собой. Воровство у них случается очень редко, а убийство – дело почти неслыханное, разве когда в драке по нечаянности.
Увеселения монголов бывают большей частью общественные, когда съезжается вместе сумын или хошун или несколько соседних хошунов к своему сборному месту или обо. Тут бывают общественные игры, скачки на лошадях, борьба, бег и стрельба в цель. Тех, кто в чем-нибудь отличится, награждают подарками. Пляски в обычае только у южных монголов, у северных их нет, но пение и музыка есть у всех. Музыкальные инструменты у монголов струнные, вроде наших балалаек и скрипок. Иногда певцы поют длинные былины, рассказывая в них про старинных богатырей, наигрывая в то же время на своей скрипке. Музыкальные инструменты у них самодельные. Когда собираются на пирушку в чей-нибудь дом, там также поют, величая за чаркою гостей и хозяина, или же простые песни; загадывают загадки или играют в разные игры. Во время свадеб поют особые свадебные песни.
Язык монгольский не похож ни на русский, ни на татарский, ни на китайский. Есть у монголов и грамотность и книги. Однако грамотных людей и монгольских книг у них немного; читать по-монгольски умеют одни только князья да их приближенные; простые же люди редко, а женщины и того реже, разве только в княжеских семействах.
Вера у монголов буддийская, которая принесена к ним из Индии. Раньше у них была своя вера – шаманская; кое-где она еще сохранилась у монголов и теперь. Буддисты верят в Будду, который некогда жил на земле. Про него рассказывают, что был индийский царевич, по имени Сакиямуни
[125]. Отец его, желая, чтобы он не знал никакого горя в жизни, выстроил для него прекрасный дворец с высокими стенами, окружил царевича всякими утехами, но дальше дворца никуда его не пускал. Однажды царевич захотел посмотреть, как живут люди; вышел из дворца в южные ворота – и встретил несчастного калеку-нищего; огорчился царевич, пошел в другие ворота – там встретил дряхлого старика; он опять огорчился и воротился, – в третьих воротах встретился ему покойник. Увидал царевич, что в мире не одни утехи, и задумался об этом, ушел из дворца и стал поститься и молиться, жил в уединении; но там его беспокоила мысль, что хоть сам и спасется, но народ все живет во грехах, в бедах и в гибели.
В то время как царевич Сакиямуни жил на земле, индийцы верили, что каждый человек после смерти опять возрождается: если человек вел хорошую жизнь на земле, его душа, думали они, родится после смерти снова в мире добрых духов; коли дурную жизнь вел – родится в теле какого-нибудь животного и снова будет жить, так все будет рождаться и умирать без конца. Царевичу Сакиямуни показалось это очень мучительно. В Бога он не верил и потому подумал, что человек сам собой может достигнуть того, чтобы совсем не жить и не рождаться уже после того, как раз умрет. Для этого, по мнению Сакиямуни, надо было только отречься от жизни, не любить ее, вести жизнь так, чтобы зла никому не делать да и привязанностей никаких не иметь.
Те, кто в него уверовали, и стали жить, как монахи: от жен, от семьи отказались, от имущества также; ходили они по стране, не имея никакого пристанища, питались милостыней и одевались в рубище, которое уже никому не нужно. Но все это они делали не ради Бога и не ради любви к ближнему, а чтобы после смерти им больше не рождаться и не жить.
Когда царевич умер, его ученики назвали его Буддой, что на их языке значило: достигший вечного блаженства, а потому и веру в царевича Сакиямуни мы называем верой в Будду, а верующих в него – буддистами.
Со временем те из буддистов, которые не могли отказаться от мира, от богатств, от жены и детей, стали строить монастыри для монахов и давать им милостыню, чтобы хоть этим послужить своей вере. Кроме того, после смерти Будды, стали делать его изображения из золота, серебра, меди или из раскрашенной глины, а также стали рисовать эти изображения на полотне или на бумаге. После у буддистов стали делать изображения и других монахов, прославившихся святостью жизни, и вот у них появилось множество статуй – бурханов, как называют их монголы. Для бурханов стали строить храмы, стали сочинять молитвы в честь их и петь эти молитвы; во время пения стали трубить в трубы, звонить в колокола, бить в медные тарелки; перед бурханами стали курить благовониями, – одним словом, появилась целая служба: с музыкой, с обрядами в честь Будды и святых.
Монголы приняли буддийскую веру не прямо от индийцев, а от соседнего народа – тибетцев, а потому молитвы и священные книги, в которых рассказывается жизнь Будды-Сакиямуни и учение его, у монголов – на тибетском языке; от этого монахи, или ламы, как монголы их называют, учатся тибетской грамоте.
Буддисты, кроме веры в учителя своего Будду-Сакиямуни, верят еще в другие божества, которые, по их мнению, желая научить людей хорошей жизни, рождаются на земле и живут между ними, поддерживая в людях веру, добрые чувства и добродетельную жизнь. Между этими божествами, воплощающимися в людях, в Тибете и Монголии почитают больше всего Арья-Бало. Изображают его они с одиннадцатью головами, со множеством глаз и рук. Этим буддисты как будто хотят сказать, что Арья-Бало беспрестанно возрождается, беспрестанно надзирает и всегда готов помочь. Они считают его самым милосердным. Кроме этих статуй Арья-Бало, тибетцы и монголы почитают также воплощенного Арья-Бало – в виде человека, который живет постоянно в Тибете, в городе Лассе, в монастыре. Называют его Далай-ламой; его все северные буддисты почитают как бога, кланяются ему в землю и во время службы сажают на высоком кресле, рядом с бурханами, лицом к народу.
