Кроме Далай-ламы, есть еще много таких же перерожденцев, или хубилганов, как называют их монголы. Главный из монгольских хубилганов живет в Урге, в Монголии, в большом богатом монастыре. Лам в Урге живет больше десяти тысяч, а возле монастыря купцы китайские и русские настроили лавок, и Урга сделалась, точно город. Кроме ургинского хубилгана, есть еще другие, которые живут в своих монастырях.
Когда хубилган умирает, ламы начинают искать между новорожденными мальчиками, не возродилась ли в котором-нибудь из них душа умершего хубилгана. Если им покажется, что нашли такого ребенка, они берут его от родителей лет пяти от роду и воспитывают в монастыре; они считают его Далай-ламой, или ургинским хутухтой, или другим каким-нибудь гэгэном. Хубилган, хутухта, гэгэн – это все названия разных перерожденцев.
Кроме мужчин-хубилганов есть, по мнению буддистов, божества, воплощающиеся в женщинах; таких хубилганов немного в Монголии, всего две – Цаган-Дара-Эке и Ногон-Дара-Эке. Женщины у монголов тоже делаются монахинями, но редко и притом не ранее сорока лет.
В каждой монгольской семье отец и мать назначают одного или двух сыновей в ламы.
Мальчик с детства уже носит желтое ламское платье и бреет волосы на голове. Когда такой маленький лама вырастет, он поступает в монастырь и там учится грамоте. Лучшие из обучающихся в монастыре принимают высшее посвящение и начинают служить в храмах, или дацанах, как говорят монголы; а мало поучившиеся или неспособные занимаются в монастырях разными работами и ремеслами. Из числа почетных лам избираются настоятели монастыря и другие заведующие монастырским управлением. Многие ламы во всю жизнь остаются дома и занимаются домашним хозяйством. Есть даже и такие, что женятся; но такие ламы уже не могут совершать службу в дацанах и почетом не пользуются.
Ламы всегда носят желтую одежду, обыкновенно монгольский халат. Но есть монастыри, где ламы, подражая индийцам, у которых они переняли веру, носят юбки и безрукавные рубахи, а штанов не носят; сверх всего завертываются в кусок материи красного цвета, называемый оркимджи. Другие ламы надевают оркимджи только во время службы. Необходимая принадлежность ламы – четки; перебирая их, он произносит главную молитву буддистов: «Ом мани падме хум».
Эту молитву повторяют беспрестанно не одни ламы, а также и набожные простолюдины или, как говорят монголы, черные люди – в отличие от желтых лам. Веру свою монголы называют желтой верой. Молитву «Ом мани падме хум»
[126] монголы пишут на камнях при дорогах, чтобы прохожие могли ее читать. Кроме того устраивают они еще особые снаряды, называемые курдэ: молитву «Ом мани падме хум» пишут много раз на длинной бумаге, свертывают ее в трубку и вкладывают в круглую коробку, которая вертится вокруг себя; буддисты думают, что вертеть такие мельницы с молитвами так же полезно, как и молиться. Курдэ они ставят так, чтобы его вертело ветром или водой. На местах почитаемых, на перевалах через горы, например, монголы устраивают обо, т. е. закладывают молитву кучей камней, а сверху ставят древко, на котором привязан флаг, т. е. кусок коленкора, исписанный молитвами или со священными изображениями. Кроме дацанов и обо, монголы строят еще памятники в честь Будды или святых; памятники эти называются субурганами.
Буддизм монгольский во многом отличается от того буддизма, которому учил Сакиямуни, и потому его, в отличие, называют ламаниством. По-видимому, в буддийскую веру монголы многое взяли из своей прежней веры.
Шаманская вера монголов, в отличие от буддийской, называемая ими черною верой, состоит в том, что люди верят в злых и добрых духов, которые людям покровительствуют или вредят, и в людей, которые имеют власть над этими духами, т. е. шаманов. Шаманы для умилостивления духов приносят им жертвы, брызгают в воздух молоком или водкой или даже закалывают животных. Во время своих заклинаний шаманы поют, пляшут и бьют в бубен. Одеваются они в особое платье; иные из них носят маски.
В Монголии во многих ламайских монастырях, во время службы в дацанах, также употребляют бубны; кроме того, раз в год устраивают праздник, называемый чам. Во время этого праздника ламы надевают на себя разные маски и пляшут на дворе перед дацаном или монастырем на площади. Они думают при этом, что маски эти изображают их богов, являвшихся в страшных образах или в виде каких-либо животных.
Встреча с двумя монгольскими ванами
В Гуйхуачене, или Куку-Хото, как зовут этот город монголы, мы жили долго. Отсюда начиналось наше путешествие по Монголии, на вьючных верблюдах, на собственных верховых лошадях и с собственными юртами, – все это нам надо было завести, купить и нанять в этом городе. Все время в Куку-Хото мы пользовались гостеприимством г. Кейла и жили за городом, в доме католической Бельгийской миссии. Г. Кейла был итальянец по происхождению, но уроженец Бельгии и голландец по привычкам; аккуратный хозяин, общительный и веселый собеседник, он проводил с нами все свое свободное время; с нами его сближали общие европейские интересы, а с г. Скасси
[127], кроме того, общие черты итальянского характера.
Г. Кейла был не похож на их миссионеров, которые поступают в миссию юношами прямо из семинарий; ранее в Бельгии он был торговец винами и многое в жизни видел и переиспытал: в миссию поступил по призванию и был очень религиозен, но как-то по-своему. Во время служения мессы он всегда имел очень восторженный или тронутый вид, но он не проводил большую часть дня за молитвенником, как это делают другие его собратья; напротив, его коренастую фигуру, с массой черных с проседью кудрей на голове, в старом заштопанном китайском халате и таких же башмаках, можно было встретить во всех углах его обширного двора, нередко в самом воинственном настроении, в спорах с плутоватыми китайцами, принадлежащими к его пастве. Китайцев он не любил и ставил их очень низко, но ладить с ними умел отлично.
Мы занимали в миссии отдельный дом, с обширным двором, что было очень удобно для наших сборов в дорогу. Рано утром, 31 июля, г. Кейла окропил святой водой наших животных, после чего началась вьючка. Это – самая скучная и хлопотливая вещь на свете, особенно когда ваши рабочие не привыкли к вашим европейским вещам и важным европейским требованиям. Китайцы на время путешествия сами наполовину превращаются в тюк, и потому с ними хлопот очень мало; другое дело – европейские путешественники: им в дороге нужна и фотографическая камера, и треножник для нее, и куча бумаги, и прессы для растений, все это совсем не приспособленное к укладке на спине живого существа, и все, кроме того, должно быть отвязано и готово по первому требованию.
