Я принялся искать вещи, которые отец Уилфрид попросил меня принести. Найти их оказалось нетрудно, и я положил их на стол рядом с отрытыми книгами.
На странице одной из них было изображение Иисуса, стоящего на краю горы в пустыне, где его искушал Сатана, который порхал вокруг него, как рыжая летучая мышь гигантских размеров. Я терпеть не мог это изображение. Это был дьявол из моих ночных кошмаров, рогатый, с раздвоенными копытами и змеиным хвостом.
Я перевернул страницу и увидел Симеона Столпника на его башне. Он был популярной фигурой в проповедях отца Уилфрида. Вместе с Неразумным богачом и Блудным сыном он был для всех нас примером того, как мы можем измениться или освободиться от мирских желаний. Существуя только на пожертвования, он жил на вершине каменной колонны в пустыне и, таким образом, мог предаваться размышлениям о Слове, недосягаемый для грешного мира под ним. Его благочестие было абсолютным. Во имя Бога он отказался от всего в жизни. И был вознагражден: чтобы получить то, за чем грешники внизу гонялись, прибегая к корысти и блуду, и страдали в этой погоне, ему было достаточно посмотреть на небеса. Пища, любовь, удовлетворение, мир — все принадлежало ему.
На этой иллюстрации Симеон Столпник был изображен с лицом, поднятым вверх, и распростертыми руками, как будто позволял чему-то случиться или ожидал чего-то с неба.
Рядом лежал фотоальбом с множеством фотографий известного мне места — Лоуни. Там были снимки побережья, нашего дота, дюн, прибрежных болот. Десятки снимков. Это были фотографии, которые отец Уилфрид сделал в последнее утро нашего паломничества.
Он оставил лупу на фотографии илистого берега при отливе. Море отступило далеко назад, путь к Стылому Кургану был открыт, а сам Стылый Курган на расстоянии выглядел просто серым холмом. Я взял лупу и стал водить ею взад-вперед по фотографии, но не обнаружил ничего, кроме черной тины, моря и низкого неба. Что он там выискивал, я не смог определить.
— Смит! — В дверях стоял отец Уилфрид, сзади виднелся Генри.
— Да, преподобный отец?
— Что ты делаешь?
— Ничего, преподобный отец, — ответил я и поднялся.
— Я полагаю, ты нашел то, что я просил?
— Да, преподобный отец, — сказал я и показал ему на лежащие на столе вещи.
Он взглянул на меня, подошел к столу и, по очереди поднимая один предмет за другим, разглядывал их так, как будто никогда раньше их не видел.
Спустя несколько секунд он вспомнил, что мы ждем, чтобы он отпустил нас, и резко обернулся:
— В воскресенье утром, ровно в девять часов, я надеюсь увидеть вас обоих у двери в ризницу.
— Да, отец Уилфрид.
— Чтобы было абсолютно понятно, — продолжал он. — Опоздание — это проявление невежливости не только ко мне, но и к Богу, и я этого не потерплю.
— Да, отец Уилфрид.
Он не сказал больше ни слова, только подтянул к себе стул, на котором я перед этим сидел, втиснул колени под стол и занялся книгами. Обслюнявив палец, он перевернул страницу фотоальбома, сощурился и стал рассматривать что-то через лупу.
Глава 10
В Страстную пятницу Мать рано утром вошла в нашу комнату и отдернула шторы. Хэнни перекатился на живот и засопел в подушку.
— У вас десять минут, — объявила она. — Не заставляйте нас ждать.
Я дождался, когда Мать уйдет, и вылез из постели. Снаружи небо затемняло низкое клубящееся облако влаги — нечто среднее между густым туманом и изморосью. В саду перед домом, там, где фруктовые деревья, сгибаясь под ветром, сочились водой, я увидел, как отец Бернард прикрепляет на воротах деревянное распятие — последнее из четырнадцати, которые Мать поручила ему разместить повсюду снаружи дома при первых проблесках рассвета.
Когда все было сделано, он положил руки на каменную стенку и склонил голову. Он устал, как устал и я.
Я перевернул коврик, поднял половицу и проверил винтовку. Она, конечно, была на месте. Я коснулся холодного металла курка, пощелкал туда-сюда предохранителем и постарался представить, как это — выстрелить из нее. Как плечо почувствует отдачу. Каким будет звук выстрела.
Маленькая стрелка часов добралась до Матфея-мытаря, пробило пять ударов, звук был глуховатый, как будто шел из глубины механизма. Я положил винтовку на место и потряс Хэнни за плечо, чтобы разбудить его.
Брат сразу же коснулся запястья и выжидательно посмотрел на меня.
— Да, Хэнни, — сказал я. — Я знаю. Мы сегодня вернем тебе твои часы.
* * *
Когда мы спустились вниз, все уже сидели в пальто вокруг кухонного стола.
— Доброе утро, ребята, — поздоровался отец Бернард. Он засунул руку в ботинок и быстрыми движениями принялся вычищать грязь. — Хорошо спали?
— Да, преподобный отец.
— Спасибо, преподобный отец, что спросили, — поправила Мать, переводя взгляд с меня на отца Бернарда.
— Спасибо, преподобный отец, что спросили, — повторил я.
Он на секунду прекратил свое занятие и взглянул сначала на Мать, а потом на меня.
Хэнни подошел к одному из буфетов и стал искать коробку с хлопьями. Мать зыркнула на него, но, опомнившись, улыбнулась и слегка коснулась его руки.
— Нет, Эндрю, — сказала она. — Мы ничего не будем есть, пока не стемнеет. И тогда мы будем есть рыбу, а не хлопья.
Хэнни не понимал. Мать взяла из его рук коробку и поставила ее обратно в буфет.
Вошел Родитель, кашляя, и сел, положив на стол ключ.
— Я сумел открыть дверь, — объявил он. — Ту самую, в кабинете.
Мать закатила глаза, но мистер Белдербосс подался вперед:
— И что же там оказалось?
— Кровать, — ответил Родитель.
Мистер Белдербосс нахмурился.
— И несколько игрушек, — добавил Родитель.
— Это была детская, как вы думаете? — спросил мистер Белдербосс.
— Нет, — сказал Родитель, снова закашлявшись в кулак. — У меня впечатление, что там был изолятор.
— Для детей с туберкулезом? — тихо спросил мистер Белдербосс.
Родитель кивнул:
— Там есть маленькое зарешеченное окошко, заложенное снаружи кирпичами. Вот почему, наверно, мы его раньше не заметили.
Он разразился резким кашлем.
— Ох, ну хватит, — сказала Мать. — Что с тобой?
— Это, наверно, из-за комнаты, — ответил Родитель. — В ней полно пыли.
— Занятное место, чтобы держать детей рядом с кабинетом, — заметил мистер Белдербосс.
— Возможно, тогда это не был кабинет, — сказал Родитель. — Или, возможно, Грегсон таким образом мог присматривать за ними, пока он работал. Не знаю.
