Послышался звон стаканов, и отец Бернард произнес:
— Хотите выпить, Рег?
— Вы думаете, стоит, преподобный отец? — засомневался мистер Белдербосс. — Эстер права, сейчас пост.
— Я не сомневаюсь, что Господь простит нам один маленький стаканчик, Рег. После всего того, что сегодня произошло.
— Ну что ж, тогда выпью, преподобный отец, спасибо. Только не говорите Мэри. Вы же ее знаете. Все, что крепче воды, по ее мнению, убьет меня на месте.
Отец Бернард засмеялся:
— Ну как, все успокоились?
— О да, — снисходительно сказал мистер Белдербосс. — Они, бывает, из мухи такого слона делают! Я же говорю, деревенская ребятня тут дурака валяет.
— Да, наверное, — отозвался отец Бернард.
Мужчины чокнулись, затем наступила тишина: по всей видимости, мужчины поставили на место то, что пили.
— Преподобный отец, — заговорил мистер Белдербосс.
— Да?
— Я бы хотел, чтобы вы выслушали исповедь.
— Конечно, Рег, если вы уверены, что хотите этого.
— Я уверен, преподобный отец.
— Допейте сначала, а потом поговорим.
— Ладно.
Сдвинувшись немного назад, я обнаружил ящик, который мог выдержать мой вес. Пониже, между деревянными досками, была щель, через которую я мог видеть узкий сегмент комнаты. Мистер Белдербосс сидел на стуле напротив неопрятной занавески, обернутой вокруг раковины.
Он перекрестился и прочитал молитву о прощении.
— Что вас тревожит? — задал вопрос отец Бернард.
— Речь идет об Уилфриде, — сказал мистер Белдербосс.
— A-а… послушайте, Рег, я прошу прощения, если вам кажется, что я вчера влез не в свои дела.
— О нет, нет, преподобный отец, я не поэтому пришел поговорить с вами. Я не в обиде на вас…
Мистер Белдербосс колебался, почесывая затылок.
— Преподобный отец, Мэри не знает, но некоторое время назад меня ночью с кладбища доставила домой полиция, — наконец произнес он.
— Почему? Что произошло? — обеспокоенно спросил отец Бернард.
— Да, собственно, ничего не произошло… — Мистер Белдербосс покачал головой. — По-моему, полицейские сначала хотели забрать меня, но у меня такое впечатление, что они подумали, будто я малость чокнутый, раз болтаюсь посреди ночи, ну я и не мешал им так думать, так что они отвезли меня домой.
— Во сколько это было?
— Ох, не знаю. После полуночи. В час-два, наверное. Я не помню.
— А что заставило вас пойти к Уилфриду в такой поздний час?
— Я просто хотел убедиться, что никто не украл цветы. Они были довольно дорогие, видите ли, но дело на самом деле не в деньгах. Я попросту не мог заснуть, переживая, что он лежит там совсем один и думает, что никому нет до него дела.
— Уилфрид теперь с Господом. Он знает, как вам его недостает. Я не думаю, что, для того чтобы убедить его в этом, вам нужны цветы.
— Но кто-то взял их.
— A-а… И что же вы сделали?
— Вот в этом суть, преподобный отец. Я бродил по кладбищу, надеясь увидеть, не положил ли кто-то их на другую могилу. Люди делают такие вещи, верно? Например, если забыли принести с собой или не могут себе позволить купить букет. А потом я увидел эту женщину. Она сидела в маленькой будке, там есть такие, вы знаете, преподобный отец?
— Да.
— Поначалу она показалась мне вполне нормальной. На ней были модная шляпка, мех вокруг шеи и новые туфли, как будто она возвращалась домой с вечеринки… или что-нибудь в этом роде. Я собирался спросить у нее, не видела ли она, чтобы кто-то подозрительно себя вел, но когда я подошел поближе, я понял, что она пьяна. Вы знаете, что это за запах? А когда женщина сдвинулась, пальто у нее распахнулось, и внизу, ниже пояса, на ней ничего не было, если вы понимаете, что я имею в виду, кроме туфель. Она все говорила с кем-то по имени Натаниел. Я подумал: с кем она тут разговаривает? А потом понял, что она думала, что я — это он. Она продолжала благодарить меня за то, что я послал ей эти цветы. Тогда я спросил: какие цветы? И оказалось, что рядом с ней на скамейке лежат цветы Уилфрида. Даже карточка была на месте.
— Продолжайте.
— Ну, я попытался забрать их у нее, она завизжала, и дальше все, что я помню, это два бобби с фонарями, которые шли по дорожке. Женщина исчезла, а я остался стоять с букетом гиацинтов. Я чувствовал себя как дурак, преподобный отец. Вот так вляпаться в неприятности с законом — в моем-то возрасте! Вы представляете?
— Это нормально, Рег. Я имею в виду, тосковать по людям, которые умерли.
— Но совсем не нормально идти на кладбище посреди ночи.
— Я не уверен, что, когда вы скорбите, можно говорить о чем-то нормальном или ненормальном. Но было бы лучше, наверно, если бы вы пошли навестить могилу вашего брата в течение дня. Вряд ли лично мне захотелось бы бродить по Большому Северному кладбищу в темноте.
Мистер Белдербосс поднял глаза к потолку и вздохнул:
— Мне только стыдно, что я скрыл это от Мэри. Мне следовало бы рассказать ей о том, что произошло, просто на случай, если она услышит об этом из вторых рук. У нас любят совать нос в чужие дела. Чуть заслышат вой сирены, и все тут же бегут к окнам.
— Уверен, Рег, ваша жена все поймет, если вы ей расскажете.
— Вы думаете, мне следует ей рассказать, преподобный отец?
— Вам решать. Вы лучше ее знаете.
— И это не грех — скрывать от кого-то что-то важное?
Отец Бернард помолчал.
— Рег, — снова заговорил он, — я с трудом пытаюсь понять, что именно за грех вы совершили. Вы не малое дитя, чтобы посылать вас читать три раза «Аве, Мария» за то, что вы нагрубили мамочке. По-моему, вам нужно время, чтобы все обдумать и решить, как будет лучше.
— Но что Бог хочет? Что я должен сделать?
— Какое бы решение вы ни приняли, оно будет правильным, если вы верите в Него, — улыбнулся отец Бернард.
Мистер Белдербосс почесал затылок и с шумом выдохнул воздух.
— Послушайте, — сказал отец Бернард, — мне кажется, вам нужно быть в диалоге с Богом, а не протягивать руки, умоляя покарать вас. Не торопитесь, говорите с Ним, молитесь о наставлении на путь истинный, а не о наказании. Бог ответит вам, Рег.
— Да, конечно, я понимаю.
— Вам нужно подумать о том, чего вы достигнете, если расскажете обо всем Мэри, — продолжал отец Бернард. — Будете ли вы счастливы, если скажете все жене, но заставите ее переживать? И будет ли для вас наказанием, если вы сохраните все в тайне?
Мистер Белдербосс покачал головой:
— Не знаю. Все это как-то неправильно.
