— Да, я знаю эту историю, Тонто.
— Ну вот, это же случилось и с Хэнни, преподобный отец.
— Да, но ты знаешь, чем все кончилось?
— Нет, преподобный отец.
— Тогда почитай об этом, Тонто. Я должен сказать, что я на стороне фарисеев.
— Что вы хотите этим сказать, преподобный отец?
Отец Бернард в упор посмотрел на меня:
— Слушай, что-то произошло с тобой и Эндрю в том доме на Стылом Кургане, и к Богу это не имеет никакого отношения.
Я взглянул на него и снова перевел взгляд на дом.
— Почему вы пошли туда? — задал вопрос священник. — Я думал, мы договорились, что вы будете держаться подальше от этого места.
— Хэнни хотел посмотреть на птиц, — ответил я.
Отец Бернард понял, что это ложь, и на лице его промелькнула неприкрытая обида, может быть, даже гнев, прежде чем он снова заговорил мягким тоном:
— Тонто, если ты связался с чем-то, с чем не следует, я могу тебе помочь, ты понимаешь? Не бойся рассказать мне обо всем.
— Мне нечего рассказывать, — ответил я.
— Я не о той ерунде, про которую говорил Клемент. Существуют разные трюки, с помощью которых умные люди умеют заставить поверить в разные фокусы.
— Гипнотизеры?
— Не совсем они, но кто-то в этом роде. Что бы это ни было, Тонто, это не настоящее. Это не продлится долго. И мне ненавистно думать, что все ваше счастье будет разрушено.
— Вы думаете, именно это случилось с Хэнни? Что он был загипнотизирован?
— Нет, конечно. Но только ты можешь дать верный ответ.
— Я не знаю, что сказать вам, преподобный отец.
Раздался внезапный взрыв смеха, и мы оба оглянулись. Хэнни вышел из дома и попытался заговорить с церковными старостами, сидящими на скамейке рядом с оранжереей, но стайка детей стала переманивать его поиграть с ними в футбол. Дети победили, и Хэнни принялся гонять мяч по саду вместе с ребятней, а те, смеясь, старались выбить мяч у него из-под ног.
— А разве нельзя, чтобы все верили, что это совершил Бог? — спросил я.
— Ты имеешь в виду, позволить всем верить? — уточнил отец Бернард.
— Да.
— Это называется ложь, Тонто.
— Или верой, преподобный отец.
— Эй, Тонто, не занимайся демагогией.
Отец Бернард устремил на меня взгляд. Мы повернулись, чтобы посмотреть на людей рядом с домом. Музыка доносилась отовсюду. Мистер Белдербосс играл на своей гармонике. Мать танцевала с Родителем. По-моему, я никогда еще не видел ее такой беспечно счастливой, именно такой, какой она и должна быть в своем возрасте. Ведь ей не было еще сорока.
Теперь, когда я думаю о Матери и Родителе, мне вспоминается тот летний день, ее руки лежат у него на плечах, его руки — на ее талии. Я вижу, как обвивается подол ее юбки вокруг тонких лодыжек. На ней туфли с пробковыми каблуками. Родитель закатал рукава рубашки, а очки сунул в нагрудный карман.
Мать что-то крикнула и игриво шлепнула Родителя по руке, когда он закружил ее в танце.
— Это совсем другая женщина, — заметил отец Бернард.
— Да, — согласился я.
— Ей идет.
— Да. Идет.
Священник долго рассматривал свои руки.
— Я скоро уеду, — сообщил он.
— Вы должны возвращаться к себе? — не понял я.
— Я имею в виду, я уезжаю из прихода, Тонто.
— Из прихода? Но почему, преподобный отец?
— Я решил вернуться в Белфаст. Епископ будет не в восторге, но думаю, так будет лучше. Я не вижу, какую пользу я могу здесь принести. Во всяком случае, сейчас.
— Вы не можете уехать. Кто же будет вместо вас?
Священник улыбнулся и искоса посмотрел на меня:
— Я не знаю, Тонто. Кто-нибудь. — И тяжело вздохнул. — Знаешь, я не хочу уезжать, но я не тот, кого здесь хотят видеть, кто здесь нужен. Я не Уилфрид Белдербосс, верно?
Отец Бернард нагнулся и подобрал яблоко, упавшее у его ног. Оно было сплошь в ржавого цвета дырочках, прогрызенных осами. Он повертел его в руке и бросил в высокую траву у забора.
Я подумал секунду, потом сказал:
— Преподобный отец, вы подождете здесь?
— Конечно, — отозвался он, откинувшись на спинку скамьи, а я заторопился к сараю.
Внутри было очень тепло. Пахло старой землей и креозотом. На ржавых гвоздях были развешаны инструменты Родителя, а выше, за старыми треснутыми горшками, которые он вечно собирался склеить, под корытцем для семян лежал пластиковый пакет. Я снял его и вернулся к отцу Бернарду, который сидел, положив одну руку на спинку скамьи и наблюдая за слоняющейся вокруг дома публикой.
— Что это? — спросил он.
— Я думаю, вам нужно это почитать, преподобный отец, — сказал я.
Он взглянул на меня, вынул тетрадь из пакета, открыл ее и тут же закрыл.
— Это дневник отца Уилфрида, — произнес он, протягивая мне тетрадь. — Ты говорил, что не знаешь, где он.
— Я хранил его в надежном месте, — усмехнулся я.
— То есть ты украл его.
— Я не крал его, преподобный отец. Я нашел его.
— Забери его, Тонто. И избавься от него.
— Я хочу, чтобы вы прочитали его. Я хочу, чтобы вы узнали, что произошло с отцом Уилфридом. Тогда вы сможете понять, что все эти люди заблуждаются на его счет. Что он никогда не был тем человеком, которым они его считают.
— О чем ты?
— Он перестал верить в Бога, преподобный отец. Этот дневник — доказательство.
— Я не собираюсь читать чужой дневник, Тонто. И я удивляюсь, что ты это сделал.
— Это больше не имеет значения.
— Тем более пусть все остается так, как было.
— Пожалуйста, преподобный отец. Тогда они, может быть, перестанут сравнивать вас с ним.
Отец Бернард вздохнул, начал читать и меньше чем через минуту закрыл глаза.
— Нужно, чтобы вы прочитали его весь, преподобный отец.
— Я прочел достаточно, Тонто.
— И…?
— И что? Послушай, это ничего не изменит. Я уверен, все подозревают, что отец Уилфрид перестал верить в Бога. И если люди предпочитают игнорировать этот факт, то я мало что могу сделать.
— Как вы думаете, он убил себя, преподобный отец?
— Тонто…
— Вы лично?
— Ты знаешь, что я не могу ответить на этот вопрос.
— Но у вас должно быть какое-то мнение.
— Это была смерть от несчастного случая.
