— Но это то, что вы думаете?
Отец Бернард приставил кулак к носу и дышал в него, пока думал, что ответить.
— Если это зафиксировано как смерть от несчастного случая, Тонто, значит, так оно и есть. И так и должно оставаться впредь, чтобы свести слухи к минимуму. Послушай, я знаю, что люди будут болтать, и это неизбежно, но никто не станет до бесконечности бить кулаками в запертую дверь. Рано или поздно все смирятся, что он ушел. А как и почему — не имеет значения.
— Но вот тут скрыта истина, преподобный отец. — Я кивнул на тетрадь. — Разве не следует людям узнать, каким отец Уилфрид был на самом деле? Разве не нужно, чтобы мистер Белдербосс узнал?
Отец Бернард замахнулся на меня тетрадью:
— И что он узнает, прочитав это? Какое все эти бредни старого бедолаги, который явно сошел с ума, имеют отношение к истине? Лучшее, что ты можешь сделать, это бросить дневник в огонь. Я серьезно, Тонто. Заверни эту дрянь в газету и сожги.
— И оставить мистера Белдербосса в неведении?
— Оставить ему возможность жить спокойно. Ты же знаешь, что у него на уме. Он уверен, что его брат пребывает в блаженном мире. За каким чертом ты хочешь попытаться убедить его в обратном? Тонто, истина не всегда высечена в камне. На самом деле такого вообще не бывает. Есть всего лишь ее разные версии. И всегда следует очень осторожно выбирать ту версию, которую ты намереваешься донести до людей.
— Но это же означает лгать им, преподобный отец! Вы сами это говорили.
— Тогда я был таким же наивным, как ты. Знаешь, у меня есть некоторый опыт в этих вещах. Вот почему в Сент-Джуд в первую очередь послали именно меня.
— Опыт в чем?
— В управлении истиной. Видишь ли, именно это не сумела понять твоя мать. Я не пытался выставить напоказ правду об отце Уилфриде, я пытался помочь всем этим людям держать слухи под контролем. Но как я мог это сделать, если все договорились держать меня в неведении?
— Так вы думаете, что он покончил с собой? — не отставал я.
Отец Бернард на секунду задумался.
— Ты помнишь, как однажды спрашивал меня про Белфаст?
— Да, преподобный отец.
— Так вот. Белфаст — это муравейник. Муравейник, постоянно разворошенный палкой. Люди несутся сначала в одну сторону, потом в противоположную. Затем палку засовывают снова, и все опять приходит в движение. Протестанты уходят из Боун в Баллисиллан, а католики из Баллисиллана уходят обратно в Боун. Католиков для Боун слишком много, но они скорее будут спать по двое в кровати, чем поселятся на протестантской улице, где есть пустые дома. Так что они пересекают Олдпарк-Роуд до Баллибоун, а протестанты в Баллибоун возвращаются обратно в дома, которые не заняли католики. И на дорогах, которые служат рубежами между землями католиков и протестантов, они пакуют свои пожитки, потом пересекают дороги, меняются домами и орут друг на друга с противоположной стороны улицы. А улица, вероятно, с десяток раз меняла свое название, представляешь? Это настоящее безумие.
— Так что же такое Боун, преподобный отец?
Странно, отец Бернард упоминал это место так много раз, а я никогда не спрашивал, где оно находится.
Он сложил из пальцев подобие какой-то фигуры, что-то вроде пентаграммы:
— Флакс-стрит, Хукер-стрит, Чатэм, Оукфилд и Крамлин. Я так представляю себе его. Спроси кого другого — и получишь другой ответ. В Белфасте никто не знает, где он, черт возьми, находится половину времени…
Отец Бернард посмотрел на меня и, когда ему стало ясно, что я на самом деле ничего не понял из того, что сказал, он вздохнул и рассмеялся:
— Смотри! Когда ты священник, ты слышишь много всякого разного. А когда ты священник в Белфасте, тебе чего только не рассказывают. А когда ты священник в Ардойне, ты хотел бы вообще ничего не знать. Там постоянно ходят слухи о том, кто кому что сделал и почему. Кто осведомитель. Кто нет. Чей сын в тюрьме. Чей папаша держит пистолет под подушкой. Кто твой друг. И кто твой враг. И все эти люди ждут, чтобы я дал им верный ответ. И в этом вся соль, Тонто, убедить их в том, что ты знаешь верный ответ. Бог свидетель, если бы я был честен в отношении того, что я знаю, все бы уже давно горело синим пламенем. Нас не священниками надо было бы называть. На самом-то деле мы пожарные…
Он обернулся и посмотрел на Мать, Родителя и всех остальных.
— Я уверен, что они знают, что вы только пытались им помочь, — сказал я.
— Может быть, но не похоже, чтобы им это было нужно. Не думаю, чтобы кто-то стал плохо думать об отце Уилфриде после того, что произошло.
— Нет?
— Ты же видел их на кухне, Тонто. Отец Уилфрид вернулся и благословил их всех. Не думаю, что им теперь важно знать, как он умер.
* * *
Никто не мог ничего точно сказать. Может быть, виноваты были шатающиеся перила, и в конце концов они развалились под тяжестью руки молодого полицейского, когда все поднимались на колокольню. Или просто первый шаг отца Уилфрида по лестнице оказался неверным из-за темноты — лампочка наверху перегорела. Это могли быть старые половицы, которые покоробились и отошли от балок. А может быть, налицо были все три причины. Или, может быть, все случилось совсем по-другому. Единственное объяснение, самое очевидное — или самое простое, — имел место несчастный случай.
Было еще темно, когда раздался звонок от миссис Белдербосс, и, прежде чем Мать повесила трубку, я понял, что отец Уилфрид мертв.
Все собрались около церкви, сообщила Мать. Случилось что-то ужасное.
Мы с Матерью и Родителем пошли туда и присоединились к группе людей, собравшихся на снегу возле дверей. Отца Уилфрида увезла машина «скорой помощи», и причины оставаться там уже не было. Но никто не знал, что делать.
На ступеньках стоял полицейский и не давал никому войти внутрь. Он старался одновременно внушать страх и проявлять сочувствие. Рядом с домом отца Уилфрида стояла полицейская машина. Я заметил на заднем сиденье мисс Банс и рядом сотрудницу полиции. Мисс Банс кивала и прикладывала к глазам салфетку.
— Бедная Джоан, — сказала одна из уборщиц. — Найти его вот так.
Мать кивала, выражая максимум сочувствия, которое она могла изобразить, но я-то знал, что ее выводило из себя внимание, которым была осыпана мисс Банс. И с чего это? Глупая девчонка совсем сломалась.
Мисс Банс пришла, как обычно, к завтраку, и, обеспокоенная тем, что отца Уилфрида нигде в доме не было видно, да и постель не смятая, она пошла искать священника в церковь. Девушка посмотрела в ризнице, потом в сакристии и, когда она направилась к книжным шкафам у главного входа, предполагая, что недавно появившаяся у отца Уилфрида страсть приводить все в порядок и составлять описи задержала его там, наткнулась на несчастного почти случайно у подножия лестницы, ведущей на колокольню. Голова священника была разбита, а в нескольких футах от вытянутой руки погибшего лежала старая шпага.
