Книги были в приличном состоянии, особенно если учесть, что они годами влачили жалкое существование в хижине младшего егеря, но кожаные обложки придется заменить и заново прошить страницы, если предположить, что кто-нибудь будет их читать. Кто-нибудь да будет. Всегда находится кто-то, кто находит такие вещи захватывающими. Ученым могут понадобиться различные подробности по той или иной теме, но музейным работникам интересно содержание написанных от руки заметок на полях. В данном случае это записи неизвестного егеря, чьим делом было на протяжении пятидесяти лет рыскать по болотам и следить за дикими животными.
Это были заметки о погоде и местах гнездования птиц, разбросанные среди рисунков, на которых егерь изобразил хищников, убитых им из-за необходимости оберегать оленей и куропаток. Вот лиса попалась в капкан. Вот скопа, убитая дробью, распростерлась на земле. На первый взгляд могло показаться, что все эти изуверские подробности объясняются хвастовством, так же как подвешенные на стенах коридора головы убитой добычи или мертвые крысы на изгороди, но детально прорисованные остро заточенным карандашом перья, мех и глаза заставляли предположить, что на самом деле егерь любил всех зверей.
Думаю, для него это было тем же, чем обрезка садовых деревьев для садовника. Этот егерь не испытывал ненависти к животным за то, что они следовали своим инстинктам, подобно тому как садовник не испытывает ненависти к растениям за то, что они растут. Заботясь об охотничьих угодьях, егерь пользовался накопленными знаниями. Без этого там ничего бы не было, один только хаос, и я подозреваю, что теперь, когда больше никто не присматривает за лесом, там все одичало.
Я работал примерно час или чуть больше, когда услышал, что в другом конце подвала открываются двери. Я положил очки на стол — в последние годы я страдаю близорукостью — и посмотрел за книжные полки. Пришла Хелен, на руке у нее висело пальто.
— Вы здесь? — спросила она, приставив козырьком ко лбу руку в перчатке и вглядываясь в затененное помещение.
Я встал из-за стола:
— Да. А что такое?
— Хорошая новость. Мы можем идти домой, — объявила она.
— Домой? — удивилась я.
— Музей закрывают из-за снегопада.
— Мне нужно закончить работу.
— Вы не обязаны это делать. Все уже уходят.
— Все равно. Я бы хотел доделать ее.
— Но там настоящая пурга, на вашем месте я бы все бросила. Иначе вы можете застрять здесь на всю ночь. Если хотите, я могу подвезти вас до Паддингтона.
Хелен прошла дальше в мою сторону и остановилась примерно в районе от Истории Новой Зеландии до Внеземных миров.
— Мне не трудно, — сказала она.
— Нам не по пути, — улыбнулся я.
— Ничего страшного.
Я снова посмотрел на книгу на столе.
— У меня слишком много работы, чтобы идти домой, — вздохнул я. — А у вас нет?
Хелен бросила на меня взгляд, снова улыбнулась своей полунасупленной улыбкой и застегнула пальто.
— Тогда до понедельника, — сказала она и направилась к двери.
В подвале снова стало тихо, только слышалось, как потрескивает радиатор центрального отопления.
Я вернулся к книге и осторожно удалил пинцетом стежок из корешка «Профилактики заболеваний у куриных» МакКея, после чего выбросил рассыпающиеся обрывки ниток в мусорную корзину. Нет, правильно, что я остался. Было бы несправедливо заставлять Хелен проделать несколько лишних миль в такую погоду. К тому же снова пойдут сплетни, если нас увидят вдвоем в ее машине.
* * *
Я работал, не отрываясь, несколько часов подряд. Было уже три часа дня. Я ничего не ел, но не чувствовал голода. Я вообще часто теряю ощущение времени здесь, в подвале, до такой степени я могу отрешиться от мира снующих людей там, наверху. Бывало, я целыми днями не поднимал глаз от работы.
Я включил чайник, чтобы приготовить чай, и, пока вода закипала, я поднял глаза наверх, на стеклянную панель. Она светилась каким-то маслянистым светом, и я гадал, не прекратился ли снег и не выглянуло ли солнце. Но как бы там ни было, уже совсем скоро стемнеет.
Я снова сел за стол, но не успел сделать и глотка, как раздался стук в дверь. Это была не Хелен, которая пришла меня спасать. Я знал это, потому что у нее были свои ключи. Скорее всего, это был Джим, смотритель, с которым я боролся не на жизнь, а на смерть, не давая ему проникать в подвал с этими его антибактериальными спреями, полирующими мастиками и стремлением все выбрасывать. Он всегда немного грубил мне, с тех пор как я отобрал у него ключ от подвала, и бряцал оставшимися так надрывно, как будто, оставшись без полной связки, он чувствовал себя некоторым образом оскопленным.
Поймите меня правильно. Я не испытываю к нему неприязни. Я просто предпочитаю сам наводить чистоту и порядок на своем месте. Джим на самом деле понятия не имеет о системе хранения вещей. Хотя вообще-то я уважаю его. Он упрямый старый хрыч, как и я, и не уйдет домой только потому, что идет снег.
Я поставил чашку и пошел открыть дверь. Там действительно стоял Джим в коричневом плаще. На поясе у него висели ключи.
— Да?
— Посетитель к вам, — сказал он, делая шаг назад.
— Хэнни? — Я постарался, чтобы в моем голосе звучало удивление, но на самом деле я знал, что вся эта история в Стылом Кургане рано или поздно приведет его ко мне.
— Привет, братец, — сказал он, боком протискиваясь мимо Джима и пожимая мне руку.
— Я запираю в четыре, — многозначительно сказал Джим и побрел вверх по лестнице, звеня ключами.
— Что привело тебя сюда? — спросил я и махнул рукой, чтобы брат прошел к столу, пока я запирал дверь. Он был весь в снегу, на шарфе образовалась корка льда.
— Я звонил тебе на квартиру, но никто не ответил, — сказал он. — Должен признаться, я думал, что ты сегодня дома.
— У меня очень много работы, — вздохнул я.
— Ты слишком много работаешь.
— Кто бы говорил!
— Но это так и есть.
— А можно работать по-другому?
Хэнни засмеялся:
— Наверно, нет, братец.
— Чаю?
— Если найдется.
Я налил Хэнни чаю, пока он развешивал промокшую одежду на батарее.
— Тебе не слишком одиноко тут, братец? — спросил он, посмотрев на стеклянную панель.
— Отнюдь.
— Но ты действительно работаешь один?
— О, да.
— Ты говоришь это с какой-то особой убежденностью.
— Ну, была тут помощница как-то раз.
— И что же с ними произошло?
— Она не годилась.
— Для чего?
