Про численность населения говорит, что отношение женщин и мужчин как 100: 80. Во всяком труде большой процент женщин. Причину видит в войне и в общей плодовитости германцев. В 11 час. ходил к Сан., его не оказалось дома, затем в АИК к т. Пилунову. Он говорит, что прохворал очень серьезно, теперь поправляется и что Дн. здесь, скоро собирается в Верхнеудинск.
В 12 час. заходил Сан. Он довольно бодр, но очень глух. С ним трудно разговаривать, тем более что теперь я простужен. В 5 час. пошел к нему. Сыграл партию в шахматы и шашки. Очень забывчив и плохо ориентируется. Познакомился с его семьей. Старуха-жена и две дочери. Одна – машинистка в Урге. Получает в полпредстве 150 руб. и помогает отцу. Отец безработен, получает малую толику от домов за квартиру, сам иногда пишет монгольский перевод вывесок (зараб. 1, 3 и 5 руб.). Этим и существует. Вспоминает многих из старых знакомых. Через короткое время переспрашивает. Глухота или забывчивость, не знаю. Вообще же очень трудно с ним разговаривать.
Вечером, зайдя в дежурку единения, возвратился, и стало хорошо. Выпил 1 пор. аспирину.
8 июня. Среда. Сегодня уже неделя, как я выехал из Урги, а сижу в Троицкосавске. Впрочем, вечером с одним спутником наняли подводу до Усть-Кяхты.
В 6 часов пролетел советский аэроплан в сторону Верхнеудинска. Завидно. Я долетел до Урги в 4 час. 30 мин., а теперь возвращаюсь восьмые сутки. Из них трое суток прошли из-за неблагоприятного времени; прибыл в Алтан-Булак в субботу в 4 часа, пришлось ждать ради пропусков понедельника. Понедельник убил на «проникновение» через границу. Вторник прождал в Троицкосавске до среды, т. е. до дня отхода парохода из Усть-Кяхты. Два дня мок под дождем, когда автомобиль сидел в грязи.
В 8 часов прибыл нанятый возчик. Сложили мои вещи в телегу. Условившийся вечером товарищ был по фамилии Успенский, из работников землеса, но, как говорил хозяин гостиницы, ушел с 10 час. и до сих пор не вернулся. Опять препятствие к моему возвращению. Прождав до 9 час., я, боясь опоздать на пароход, прошу везти меня одного, о чем и заявил Пятовскому – хозяину гостиницы. Пришлось доплатить 3 руб. Вез ямщик 2 час. 30 мин., и мы в 11 час. 30 мин. достигли пристани. Но здесь новое разочарование. Пароход еще не пришел, и неизвестно точно, когда придет. В числе других пришлось ждать. Часа в 3 стало точно известно, что пароход придет в 6 час. 30 мин. и уйдет в 8 час. 30 мин. Так и случилось. Когда сели на пароход, пограничная стража осмотрела паспорта, и мы двинулись в дорогу. В 1–2 верстах наш пароход взял на буксир стоявшую у берега баржу и потащил. В 2 час. я проснулся. Видел, как пароход шел при темноте. Затем вернулся в каюту. Снова ненадолго заснул.
9 июня. Встал в 4 час., вышел на палубу, проходим перевоз через Селенгу вблизи Селенгинска. Затем в 5 час. пристали к дровяной пристани Селенгинска. Далее снова заснул и проснулся около 7 час. Плывем вниз. Баржа замедляет ход парохода. Говорят, путь от Усть-Кяхты до Верхнеудинска обыкновенно без баржи длится 14 час., а с баржей – 17 час. Следовательно, выехав около 9, должны были прибыть около 2 час. дня, но прибыли в 3 час. 30 мин., так как был сильный встречный ветер, который также мешал полному ходу. Наняв извозчика с айкома Троицкосавского аймака, прибыл около 4 час. 30 мин. в квартиру свою. Напившись чаю, отправил телеграмму Бертельсу
[262] и Базару Шагдарову. Поговорил о делах учкомовских и частных с Барадином и Санж. И этим кончился день, и [завершилось] мое путешествие. На этом прекращаю свой дневник.
Культ огня у восточных бурят-монголов
Монгольская народность еще на заре своей жизни заботилась о сохранности в юрте огня. Считалось, что он имеет своего хозяина эзэна, которому нужно было воздавать почести в виде поклонения и приношения жертвы. Этот обычай сохранился до наших дней. Каждая хозяйка, имеющая открытый очаг в юрте, утром, разведя огонь и сварив первый напиток в виде чая с молоком, с верхнего слоя (дэжи) готового чая брызгает на огонь. Каждый гость, принимаясь за пищу, предложенную хозяевами, сначала отрезает, отламывает или отделяет маленький кусок, преимущественно содержащий жир, бросает его в огонь и затем уже принимается за еду. Так же поступают и с первой чашкой поднесенной араки (водки): ее немного отливают в огонь, прежде чем выпить.
При всех этих действиях приносящий жертву нашептывает или воображает, что он приносит подаяние с какими-нибудь пожеланиями. Теперь нашептывания и пожелания при жертвоприношении большею частью не совершаются и приношение жертвы обратилось только в простой обряд, совершаемый механически.
Не так было в старину. Домашнее утреннее приношение жертвы огню составляло особую обязанность женщин, из которых впоследствии выделилась жрица-шаманка («удган»). На мысль о появлении из жрицы огня шаманки наводит самое название шаманки (утган, удган, одган, одёган), которое звучит почти одинаково у всех тюркских и монгольских племен, в отличие от названия «шаман» (кам у тюрков и бо у монголов).
Название «удган» происходит от слова ут, от после прибавления к нему, по общему монгольскому языковому закону, ган для образования имени женского рода. Слово же «ут», или «от», – тюркское название огня. Следовательно, название жрицы «удган» произошло от тюркского слова «огонь», и появление его было еще в ту пору, когда эти племена жили вместе. У бурят-монголов есть предание, что первым шаманом была женщина, т. е. «утган»
[263]. Слово «ут» в значении «огонь» в монгольском языке исчезло, но оно осталось корнем других слов, причастных огню: утан – «дым» и утха – «происхождение от одного огня-очага, из одной семьи»
[264].
