Высшие перерожденцы, имеющие звание цокчэн-чоймцзад, садятся рядом и выше умцзада. Весь двор занимается такими четверными рядами, между коими оставляется узкий проход для надзирателей и лиц, раздающих чай и кашу. Точно так же занимается и рядом находящийся южный двор, где имеется свой умцзад. Монахи из Сэра и Галдана занимают места под навесом перед самым храмом Чжу и в круговом дворе его. Не поместившиеся во дворах рассаживаются на втором этаже или, вернее, на крышах навеса. Сюда, понятно, идут маленькие послушники, так как здесь слабее надзор и потому более свободы для детских шалостей. При занимании мест строго соблюдается порядок старшинства поступления в известный факультет. Занявшие не подобающее себе место наказываются плетями или дубинами гэиков, а иногда и железными жезлами высших распорядителей. Вообще, должно сказать, что при исполнении всех распоряжений приходится в значительной мере прибегать к помощи дубин, жезлов и длинных прутьев.
Когда все монахи, числом около 20 тысяч, займут свои места во дворах Чжу, в главный двор являются все распорядители, и идут оба шамо по обе стороны центрального ряда, старший на восточной стороне, следующие два прохода занимают двое шабдэгма, гэики идут по разным рядам. Затем все, за исключением двух шамо и состоящих при шамо двух гэиков, расходятся по другим дворам. После краткого доклада собранию старший шамо читает так называемый чжаик большого монлама или, иначе, законоположение, составленное пятым далай-ламой. Чжаик написан на китайском желтом атласе и представляет сверток, бережно хранимый в двух шелковых платках. Сверток этот приносит гэик на своем плече и, ставши перед шамо, начинает развертывать при помощи другого. Развернувши, один конец подают шамо. Тот начинает читать сначала речитативом, но затем переходит уже в беглую декламацию.
По окончании чтения чжаик свертывается по-прежнему и уносится, а шамо, надевши свою шапку и взяв в руку жезл, начинает говорить цокдам, т. е. правила, какие должны соблюдаться при монламе. Излагает их, ходя взад и вперед по главному проходу, иногда останавливаясь и обращая свои взоры в какую-нибудь сторону. Собрание хранит глубокое молчание. Между прочим, он сказал: «Я не побоюсь человека высокопоставленного, я не обижу человека ничтожного». По окончании им речи говорил речь и второй шамо, но гораздо короче. Он угрожал, между прочим, тем, что так как он очень любит деньги, то карманам нарушивших установленные законы, не будет никакой пощады. Речи эти, произносимые из года в год, имеют свою установленную приблизительную программу, и изменения делаются лишь в стилистическом отношении, в зависимости от ораторского таланта и индивидуальных способностей каждого шамо.
Начало происхождения «большого» монлама относят ко времени реформатора Цзонхавы. В биографиях последнего говорится, что в 1409 г. Цзонхава, сделавши для статуй Чжу вышеуказанные украшения, установил чтение монлама. Говорят, что с этого времени вошло в обыкновение чтение монлама, но, по-видимому, окончательное установление его относится ко времени пятого далай-ламы, современника маньчжурского императора Кан-си, который, как говорят, утвердил эти правила.
Лишь только входят шамо, за ними идут гуськом разливальщики чая с медными посеребренными или с чисто серебряными кувшинами. Кувшины обшиты или обернуты кожей или тряпками полотна, которые довольно грязны, и остается только удивляться совмещению грязи с роскошью, но это свойственно народам Дальнего Востока. Разливальщиками служат простолюдины, прибывшие, как передавали, из Цзана по долгу натуральной повинности. Между ними есть и пожилые, но большинство люди молодые и очень немного мальчиков от 12 приблизительно лет. Распоряжаются ими во время разливания несколько духовных из дацана Дэян в Брайбуне. Распорядители эти набираются из молодых людей, отличающихся более физическим развитием, чем умственным. Это особый контингент монастырской братии, известный под названием добда или добдага («силачи»), о коих уже упомянуто выше.
После окончания богослужения монахи расходятся по домам. Квартируют они в разных частях города, обыкновенно очень тесно, потому что при старании их поместиться по возможности ближе к центру бывает недостаток квартир, да к тому же и хозяева квартир стараются поместить возможно большее число, потому что с каждого лица взимается плата, установленная таксой, а именно 1,3 монеты, или около 27 копеек на наши деньги, за время монлама – т. е. за 1 месяц. Большой монлам, как уже сказано, длится 20 дней и малый – 10 дней.
10 февраля. Сегодня перед самым закатом солнца происходил обход двух шабдэгма. Они шли в своих шапках с обычными жезлами в руках. Их сопровождали по несколько гэиков и табьёков. Свита усердно выкрикивает знакомые нам слова «па-чжюг-чжи». Во время таких обходов домовладельцы должны держать в чистоте прилежащие улицы, а духовные вовсе не должны показываться обходящим на глаза. Говорят, что эти обходы стали происходить после упомянутых выше беспорядков с непальцами, учиненных духовными во время монлама и как раз в сумерки. Попавшихся по неосторожности или тут же наказывают розгами и отпускают, или сажают в кутузку, освобождение из которой уже обусловливается уплатою известного денежного штрафа.
20 февраля. Сегодня 15-е число первой луны. Утром происходило так называемое «круговращение Майтреи» (по-тибетски – чжямкор), т. е. обнесение кругом квартала Чжу изображения Майтреи – будды будущего мира. Церемония эта, весьма пышно обставляемая в монгольских и бурятских монастырях, проходит здесь совершенно незаметно, при весьма небольшом стечении народа. Этот будда будущего едва ли не больше почитаем настоящего Шакьямуни. Замечательна вера в будущее. Даже будды не вечны и должны уступить свои места другим. Нет надобности заботиться о настоящем, а можно заботиться только о будущем! Нужно примириться со всеми невзгодами в настоящее время, потому что они не вечны, а заботиться исключительно о лучшем будущем!
Вечером были устроены обычные в ламаистских монастырях «жертвоприношения 15-го (числа)» (чжун-гай-чодба). По улицам квартала Чжу, на высоких столбах и подставках, выставлены различных размеров щиты (натянутая на рамы яковая кожа) с барельефными фигурами и узорами из масла, окрашенного в разные цвета. Эти фигуры налепляются на щиты. Более крупные фигуры делаются вчерне из дерева, затем облицовываются маслом. Перед ними поставлены столы, на коих горят светильники. Все щиты обращены тылом к Чжу, т. е. поставлены по правую руку от идущего посолонь. Столбы, по-видимому, не закапываются в землю, а укрепляются кучами камней. Особенно большими размерами щитов и изобилием и художественностью фигур отличается чодба далай-ламских казначеев, устроенная у главных ворот Чжу и двух дацанов Чжюд, помещенных на восточной улице квартала. Таких чодба чрезвычайно много, и каждая устроена на средства отдельных монастырских общин.
Фигуры лепятся особыми мастерами-монахами за особую плату, которая соразмеряется с искусством мастеров. Когда с наступлением ночи зажигаются светильники, выходы прилежащих улиц окарауливаются тибетскими солдатами, для того чтобы не допускать народ, пока не осмотрит чодба административная власть, в числе коей первое место принадлежит, понятно, далай-ламе и маньчжурскому амбаню. Далай-лама осматривает чодба только тогда, когда он специально поселяется в Лхасе (в самом городе). В нынешнем году его нет в городе, поэтому осматривали чодба маньчжурский амбань и местные князья и перерожденцы.
