После осмотра высокопоставленными лицами к чодба допускается простой народ, который, как упомянуто уже раньше, вообще очень падок на зрелища. Женщины и мужчины ходят толпами и, взяв друг друга за руки, с громким пением пляшут перед каждой группой чодба. Многие ходят с факелами. Это удовольствие продолжается до поздней ночи. Под конец, как передавали мне, выступают различные хулиганы, которые ловят одиноких женщин. В этом преступлении особенно попадаются природные китайцы, но еще в большей степени китайцы от местных матерей.
21 февраля. От вчерашних чодба уже ничего не осталось. За ночь успели их убрать. Камни сложены на боковых улицах в кубы. Они затем будут снесены благочестивыми монахами и простолюдинами на реку Уй и прибавлены к плотине, которая таким образом ежегодно надстраивается. Плотина эта или, вернее, обкладка правого берега камнем, как бы набережная, сделана там, где течение реки отклоняется к правому берегу. Ниже этого места набережной нет, небольшой участок ее есть только у Норбу-линха.
22 февраля. У набожных ламаистов в большом обычае поднесение пожертвований духовенству лхасского монлама или деньгами, или, так сказать, натурой. Последняя состоит из поднесения духовенству похлебки (тугпа) и чая. Самым дешевым, а потому более доступным и обычным, является подношение чая (по-тибетски – ман-чжя, т. е. «чай для множества»), которое обходится приблизительно в 120 санов местных монет (160 рублей на наши деньги). Я со своей стороны, следуя, во-первых, обычаю среднесостоятельных богомольцев, каковым я был известен среди духовенства, а во-вторых, по своему взгляду, почему же не выразить свое сочувствие просвещению народа, которое у ламаистов выражается пока лишь односторонним изучением богословия и отчасти мистицизма, внес еще осенью 20 санов монет, 2 лошади и лошака в казну лабранского чянцзада, откуда мне выдали квитанцию в приеме стоимости одной ман-чжя большого монлама. Лабран-чянцзад называются казначеи или правители имущества дворца далай-ламы при Чжово-хане.
Вчера, через гэргана Брайбунского камцана Самло, объявили мне, что чай моего имени будет подноситься сегодня утром и чтобы я к тому времени был совершенно готов и приготовил бы три пачки курительных свечей, а также представил бы свой доклад, т. е. текст тех пожеланий, к исполнению коих я стремлюсь подношением ман-чжя духовенству. Текст этот я заготовил при помощи ламы-тибетца, который составил его по шаблону подобных речей.
Придя ранним утром с тремя пачками курительных свечей, опоясанных красной бумажной лентой, так как чай подносился за здравствующих (за умерших – белые ленточки), я встретил здесь гэргана Самлоского камцана, который был одет в свое лучшее платье. Когда младший шамо, заведующий специально разливанием чая, привел вереницы разливальщиков и поднятием своего жезла на плечо (вроде военного «ружья вольно!») дал знак начать разливание, разливальщики поспешно стали наливать чай в подставляемые монахами деревянные чашки.
Когда они кончили разливание в средних рядах, старший шамо, став в нижнем конце главного прохода, снял свою шапку и мантию и сложил на сэнь – по-тибетски (орхимчжи – по-монгольски), услужливо растянутый двумя монахами, сидевшими друг против друга по обеим сторонам прохода, сделал три молитвенных поклона, приставляя лоб к своей поднятой шапке, так как делать поклоны ниже не позволяют, во-первых, его ужасно тяжелый костюм, а во-вторых, и грязь пола, облитого чаем с маслом, к которому неудобно прикасаться не только нарядным костюмом, но даже самой оборванной юбкой монаха-пролетария. После этого он снова надел свою мантию и, держа шапку в руке, начал читать тексты докладов тех лиц, которые в данный период подносят чай.
В это время меня с камцанским гэрганом вел на конец главного прохода лама – депутат от лабранских чянцзадов. Он взял в руку одну пачку курительных свечей, вторую дал камцанскому гэргану, а третью – мне, и всем нам трем зажгли их. Лишь только кончилось чтение старшего шамо, мы один за другим в вышеназванном порядке стали проходить между рядами духовных. Когда дошли до дверей Чжу, то вошли в храм и поклонились статуе Чжу-ринбочэ. При самом входе в комнату Чжово свечи отбираются и выдаются при выходе. Затем мы обошли один раз внутренний храм посолонь; этим завершилась церемония, и у нас отобрали остатки пачек свечей. Остатки этих свечей продаются по две монеты (новая целая пачка стоит 1 монету) желающим благочестивым людям. Они покупаются с верой в особенную их целительную силу, как служивших такому множеству духовенства. С той же верой в благотворную силу покупаются и палки гэиков по 20 коп.
Депутату за сопровождение полагается уплачивать две монеты, камцанскому гэргану – 5 монет; но, кроме этих узаконенных расходов со стороны жертвователя, к нему пристают находящиеся вблизи гэики, прося «на водку» или «на чай», что в большом обычае в Центральном Тибете, даже в гораздо большем, чем в нашем отечестве. Скупящийся на несколько монет должен как можно скорее покинуть храм. Когда я пришел в квартиру, то явились поздравители из служителей камцана, которых тоже неудобно отпускать с пустыми руками и нужно дать хотя бы по одной монете.
26 февраля приехал из нашего отечества Агван Доржиев
[57] вместе со своими спутниками бурятами и ставропольским калмыком Овше Норзуновым, который взялся сделать снимки для Императорского Русского Географического общества. Он снабжен таким же аппаратом, каким я уже с осени делаю снимки. Чтобы не возбуждать разных толков, я скрываю аппарат, как и вообще от всех местных жителей, не исключая и бурят, моих земляков, и монголов различных аймаков. Непосредственно мне не пришло никаких вестей с родины, но от вновь приехавших я узнал подробности боксерского движения
[58], охватившего тогда Северо-Восточный Китай, о чем очень смутные слухи уже раньше доходили из китайских и монгольских источников.
1 марта. Сегодня, 24-го числа первой луны, происходило обычное сжигание двух дугчжуба («шестидесятников»), т. е. двух больших соров, так как дугчжуба – тот же сор. Дугчжуба состоит из деревянного столбика, прикрепленного к квадратной доске, с четырех углов которого к верхушке столба идут картонные полосы красноватого цвета, на полосах этих узорчатые вырезки, очень красивые, долженствующие изображать огненные языки. На верхушке столбика прикрепляется сделанный из теста белый череп. В промежутках между полосами – еще бумажные украшения. «Шестидесятником» он называется потому, что служит в течение целого года из 60-летнего периода предотвратителем разных несчастий и бедствий, насылаемых нечистыми духами, врагами людей и религии.
