Монастырь этот, по образцу лхасских, делится на факультеты, из коих 3 богословских и 1 тарнистический.
Богословские дацаны суть:
1) Шяр-цзэ, первым хамбо которого был Шандон-димэд, изучает цан-нид по толкованиям сэраского Даньба-дарчжяй; 2) Чжил-хан, принявший за руководство толкования банчэня Шаньдибы-лодой-чжялцан; 3) Тойсам-лин, первым настоятелем которого называют Димэд-шенень, пользуется при изучении цан-нида толкованиями брайбунско-гоманского Агван-цзондуя и сэраского Чже-бцзун-ба; 4) тарнистический дацан называется Агпа и почти сходен с лхасскими дацанами Чжюд. Он был основан первым банчэнем Ловсан-чойчжи-чжялцанем, хотя и был задуман еще основателем монастыря Гэндунь-дубом в память своего учителя Шейраб-сэнгэ, специалиста по тантре и основателя дацанов Чжюд.
Духовных во всех дацанах насчитывается до четырех тысяч в следующем отношении: 700, 1000, 2000, 300 чел. Постоянно живущих монахов в Даший-Лхунбо едва ли более 2500.
Главой монастыря является перерожденец банчэн-эрдэни, который назначает по одному настоятелю в каждый дацан с пожизненною властью. Административно-судебная власть над всеми монахами поручается одному цокчэнскому гэбкою; хозяйственная часть монастыря находится в руках правителей дел банчэня.
Цан-нидское учение здесь не играет, по-видимому, такой важной роли, как в вышеупомянутых монастырях Сэ-нбра-гэ-сум, так как на занятия этим учением здесь собираются лишь однажды в день, и то на короткое время, тогда как «собраний» в цокчэне бывает по три ежедневно. Впрочем, должно заметить, что здешние богословские факультеты славятся изучением части богословия, касающейся логики. Единственная ученая степень, получаемая здесь за изучение цан-нида, называется качэнь, хотя банчэнь может дать и другие степени.
Диспуты по обрядности отличаются тем, что оба диспутанта стоят, надевши шапки, и заканчивают свои слова ударами в ладони, тогда как в Сэ-нбра-гэ-сум отвечающий постоянно сидит, надевши шапку, а задающий вопросы стоит без шапки.
По одежде здешние монахи отличаются от лхасских: сапогами, сходными с сапогами лхасских монахинь и женатых лам, и желтым цветом мантий (дагам).
Материальная обеспеченность монахов и не столь строгая дисциплина в монастыре едва ли не объясняются тем, что трудно было основать общину нового учения Цзонхавы среди народа, приверженного «красношапочникам», без некоторых уступок, а главное без обильной сравнительной выдачи содержания монахам. Здешний монах может небедно прожить на хлеб и деньги, выдаваемые из казны банчэня.
3. Город Шихацзэ
Почти в одной версте на северо-восток от монастыря, на отдельной горке, находится полуразрушенный старинный замок Шихацзон, или Ши-хацзэ, носящий еще название Сам-дуб-цэ, принадлежащий прежде светским правителям этой провинции. Говорят, что Цзанба, владелец этого замка, оказал упорное сопротивление Гуши-хану
[88], которому стоило немало труда взять замок. В настоящее время в нем помещается канцелярия судилища местных светских жителей. Как повсюду в Тибете, у замка были, конечно, сгруппированы светские жители, строившие свои жилища у подножия скалы, на которой стоял замок (цзэ). Такие поселения называются «низом» (шод) замка. Шихацзэйский «низ» представляет в настоящее время значительный городок с жителями около 5 тысяч душ, состав которых таков же, как в Лхасе, разница только в том, что здесь больше земледельческого населения.
Между монастырем и шодом находится китайская крепость с небольшим гарнизоном, состоящим из китайцев, природных и рожденных от тибетянок. У основания западной стены крепости беднота вырыла себе в горе жилища-конуры.
Далее между крепостью и шодом находится торговая площадь (по-тибетски – том), где происходит ежедневный базар, продолжающийся часа три (от 9 до 12). Торговцы ежедневно выносят сюда товары из города и раскладывают их на земле, застлав ее предварительно подстилками; затем они сами садятся подле товаров и торговля начинается. Европейские товары те же, что и в Лхасе. Из местных произведений этот город славится своими металлическими изделиями, между которыми упомянем о подстаканниках с крышками, приготовляемых из белой меди, привозимой из Индии и отчасти из Китая, вошедших с недавнего прошлого в моду у тибетцев, а также о копьях около 4 аршин длины, состоящих из железного наконечника, длинного древка, обмотанного железной проволокой, и острия на нижнем конце для втыкания в землю. Их изготовляют самым первобытным ручным способом.
Копье среднего качества на месте стоит от 4 до 5 монет. Во время посещения базара мы заметили, что копья охотно покупаются пришельцами из окраинных кочевых племен Тибета. На рынке нас поразила масса нищих из преступников, приговоренных к вечным кандалам и колодкам. Они очень надоедают своим нахальным попрошайничеством и, как говорят, не отказываются воспользоваться удобным случаем для кражи и даже дневного грабежа. Такой порядок объясняют тем, что им не дают казенного содержания, а выпускают днем собирать милостыню и питаться ею; ночью их держат в заключении. Здесь в обращении те же монеты, что и в Лхасе.
К характеристике местного базара нелишне прибавить, что ежедневно на здешнем рынке я встречал одного идиота, мужчину лет 25, ходившего совершенно голым, держа в руке небольшой рожок. Буйств он никаких не производил, но занимался накладыванием песку в свой рожок. Про дальнейшие операции его с рожком я не осмеливаюсь здесь говорить… Характерно то, что вся публика, не исключая и женщин, не стеснялась смотреть и смеяться на его идиотские выходки, а напротив, ту или другую выдумку его старались объяснить предзнаменованием чего-либо нового, потому что этот идиот, по их понятиям, не простой человек, а какой-нибудь перерожденец. Смотря на этого идиота и слушая толки о нем, я невольно вспоминал юродивых нашего отечества и отношение к ним простого народа.
4. Загородные дворцы Банчэней
К востоку от шод, на самом берегу реки Цзанбо-шяр (вернее, Нянчу), находится один из загородных дворцов банчэней, окруженный обширным садом и домами для служащих. Внутри сада самые здания дворца окружены другой стеной, на главных воротах которой, обращенных к восточной реке, висит надпись на четырех языках: монгольском, китайском, тибетском и маньчжурском, имеющая на всех языках одинаковый смысл: «Всему покровительствующий храм»; на других, второстепенных, воротах – надпись уже на одном китайском языке, которую, пожалуй, можно перевести как «Законы (религии и мира) величественно согласны».
