– Хорошо, миледи, – отвечал Бидж с обычным своим спокойствием, хотя на самом деле был глубоко потрясен. Ему казалось, что каким-то таинственным образом, недоступным его разуму, вся эта суматоха связана с любовью, соединяющей его старого друга, мистера Роналда, и нового, но весьма почитаемого друга, Сью Браун.
Насколько он помнил, мистер Роналд остался с леди Джулией. Потом к ним вошла леди Констанс. Довольно скоро мистер Роналд выскочил из комнаты и побежал наверх, явственно страдая. А теперь, побеседовав с леди Джулией, леди Констанс звонит ему и дает вот такие распоряжения.
Если бы Бидж был Монти Бодкином, он бы вспомнил о скрытых пружинах. Но он им не был и, мягко вздыхая, словно подернутое водорослями море, пошел выполнять приказ.
Когда раздался звонок, сэр Грегори, уже одетый, курил у себя в спальне. Хорошо зная, что гости долго томятся перед званым обедом, он собирался выехать минут через двадцать, не раньше. Как многие немолодые холостяки, склонные ублажать себя, он по возможности обходил мрачную сторону жизни.
Однако сейчас он поскакал по лестнице и влез в машину с той скоростью, которая для его веса позволяла сказать «мгновенно». Он понимал, что речь идет об этих проклятых мемуарах, и, сгорая от тревоги, велел шоферу лететь на всех парах.
Седьмой баронет совершенно извелся за последние две недели. Узнав, что его былой соратник пишет мемуары, он испытал неподдельный ужас; узнав, что печатать их тот не будет, вознесся на вершины блаженства. Однако наступила реакция. Где гарантия, думал сэр Грегори, что старый гад не передумает? Этот звонок, вероятно, означал, что подозрения его оправдались.
Быть может, из всех столпов общества, поднявших панику при известии о том, что Галахад Трипвуд намерен открыть врата своей памяти, из всех этих столпов сэр Грегори особенно испугался. Он хотел пройти в парламент и прекрасно знал, как смотрят местные комитеты на людей с прошлым.
Так удивимся ли мы, что, взобравшись в библиотеку под водительством Биджа, он рухнул в кресло и уставился на леди Констанс? Годы довольства уподобили его вельможе, близкому к Принцу-регенту
[4]. Теперь он походил на этого вельможу перед беседой с фамильным юристом.
Леди Констанс была слишком взволнована, чтобы сообщить новости в мягкой, щадящей манере. После первых же ее фраз сэр Грегори выглядел так, словно его окатили холодной водой.
– Что нам делать? – горевала прекрасная дама. – Кого-кого, а Джулию я знаю. Она ни с кем не считается. Если она чего-то хочет, преграды ей нет. Это с детства. В общем, она их разлучит. Не знаю как, но разлучит, вы уж мне поверьте. Тогда Галахад напечатает эти мемуары. Отошлет на следующий день! Что-что?
Сэр Грегори, собственно, молчал, но застонал, а может быть – хрюкнул.
– Вам ничего не приходит в голову? – приставала леди Констанс.
Прежде чем баронет ответил – если он вообще бы ответил, – беседа их прервалась, ибо в щелке приоткрывшейся двери появилась голова. Она была небольшой, смазанной бриолином, а украшенной (вид спереди) юркими глазками под низким лбом и мерзкими усиками под юрким носом. Слабо улыбнувшись, голова исчезла.
Все это заняло две-три секунды, но леди Констанс успела взглянуть на Перси Пилбема своим прославленным взглядом. Покончив с этим, опустив брови и распрямив губы, она увидела, что ее собеседник смотрит на дверь так, словно он, в свою очередь, увидел дивное видение.
– Ы-э-ы?.. – сказал он.
– Простите? – сказала леди Констанс.
– Господи! Неужели Пилбем?
Леди Констанс неприятно удивилась.
– Вы знакомы? – спросила она.
Сэр Грегори был не из тех, кто скачет в кресле, но для своей комплекции практически подскочил.
– Знаком? Да он же вообще здесь из-за меня! Я его нанял, чтобы украсть эти мемуары.
– Быть не может!
– Может. Больше недели назад. Ко мне пришли Эмсворт с Трипвудом и обвинили в том, что я украл эту чертову свинью. Естественно, я возражал. Тогда Трипвуд сказал мне, что припомнит и опишет все грехи моей молодости. Я поехал в Лондон к этому Пилбему – он для меня как-то работал – и узнал, что Эмсворт его пригласил из-за свиньи. Ну, я предложил ему денег, чтобы он украл рукопись.
– Господи милостивый!
– Потом вы сказали, что свинья нашлась, а Трипвуд не будет печатать книгу. Я думал, он уехал. Если он здесь, все очень просто. Украдет рукопись, отдаст нам, мы ее уничтожим. Тогда не важно, женится ваш племянник или нет. – Он помолчал, оживление сменилось тревогой. – А вдруг есть копии?
– Их нет.
– Вы уверены? Под копирку, а?
– Уверена. Он не отдавал печатать. Он вообще еще не кончил. Попишет – и кладет в стол.
– Тогда все в порядке.
– Если мистер Пилбем сумеет украсть рукопись…
– Сумеет, сумеет! Очень способный человек. Помню, были одни письма… ну, не важно. Пилбем блестяще крадет компрометирующие документы. Это его стезя. Вот вы говорите: в стол. Столы для него – пустяк. Те письма… совершенно невинные, но кто его знает, все можно перетолковать… В общем, когда он крал письма, он притворился, что проверяет газ. Ваш случай – просто детская игра! Простите, пойду поищу его. Как жаль, что он испугался! Мы бы уже все уладили.
Сэр Грегори побежал по следу, словно одна из его собак, а леди Констанс, глубоко вздохнув, откинулась на спинку кресла… После того, что случилось за эти двадцать минут, ей хотелось отдохнуть хоть немного.
Глаза она прикрыла, и на лице ее мы увидели бы не только облегчение, но и то благоговение, которое бывает на лицах, когда человек созерцает работу Божьего Промысла. Леди Констанс поняла, что даже Пилбемы зачем-то посланы в этот мир.
Глава VII
Сью стояла на крыше замка, опираясь на бойницу, а подбородок охватив ладонями. Взор ее затуманился, губы сжались в алую черточку, морщинка страдания перерезала белый лоб.
Наверх ее загнал инстинкт, который загоняет на дерево маленькую нервную кошку. Бродя вокруг замка, она подметила открытую дверь, а за ней – таинственную лестницу и, пойдя по ней, оказалась на крыше, откуда открывался вид на все графство.
Однако легче ей не стало. Шел пятый час душного дня, мир окутало мрачное молчание. Жара, две недели изнурявшая Англию, готовила новую грозу. Под свинцовым небом Шропшир обрел какой-то зловещий вид. Цветы обреченно поникли. Озеро стало грязно-серым, река – мутно-серебристой. Кущи шотландских елей, рассыпанные по парку, утратили свою прелесть. Они были грязными и черными, словно внутри, в кривобокой хижине, там жили ведьмы.
– О-ох! – сказала Сью, ненавидя Шропшир.
