Перси Пилбем встал и старательно спрятал рукопись. Солома была хорошая, очень невинная с виду.
Тем временем в щели проникло солнце. Гроза миновала. Довольный собой, сыщик вышел, направился к замку и встретил в холле дворецкого.
– Ее светлость, – сказал тот, – желает видеть вас, сэр.
Будь он помоложе, потоньше и ниже чином, он бы – а что такого? – свернул бы сыщику шею. Он-то знал, что такое эти мемуары для мистера Роналда и его невесты. Но что поделаешь! Пришлось удовольствоваться упомянутыми выше словами, выразив чувства лишь изгибом губы.
Перси был слишком горд, чтобы замечать всякие изгибы. Если он их и заметил, то принял за нервный тик.
– Это леди Констанс? – уточнил он.
– Да, сэр. Ее светлость в гостиной.
То, что владелец Золотого Бальзама назвал бы живительным жаром, стало утекать. Пилбем покрутил усы, хмыкнул «Гм», но тут же вспомнил, что природа, в своей неисчерпаемой мудрости, нашла управу и на этих леди.
– Ладно, – согласился он. – Принесите шампанского, я подумаю.
Бидж пошел за шампанским. Он был невесел. И то сказать, дворецкий не судит, не отделяет правых от неправых, а носит вино субъектам, которым, будь его воля, предложил бы хороший мышьяк.
Вечный спор между долгом и чувством окончился победой долга.
Отчет сестры о беседе с их общим братом укрепил леди Констанс в мнении, что эту, как она выразилась, тягомотину надо кончать. Перси Пилбем получил задание три дня назад, но, судя по всему, не мычал и не телился. Она понять не могла, чем он пленил сэра Грегори, что и сообщила сестре, которая с ней согласилась.
Тем самым через четверть часа сыщик предстал перед трудной аудиторией. Если бы шампанское действовало хотя бы немного медленней, он оледенел бы под струей аристократического холода. Но так леди Констанс, надменно взиравшая на него с высокого кресла, словно Клеопатра на раба, только позабавила его. Голова немного кружилась, но дух был легок. Если бы хозяйка предложила спеть дуэтом, он бы согласился.
– Бидж говорил, вы меня звали, – сказал он, не очень четко выговаривая славное имя.
– Садитесь, мистер Пилбем.
Это ему понравилось. Духовно он цвел, а вот ноги…
– Меня, – продолжала леди Констанс, – интересует эта книга.
– Ну! – одобрил сыщик, мягко улыбаясь. Что может быть лучше, чем поболтать о новых книгах с культурной женщиной. Он собирался об этом сказать, но взгляд его упал на четвертую графиню (Эмилия Джейн, 1747–1815), и она его так рассмешила, что, откинувшись в кресле, он вдоволь похохотал.
– Мистер Пилбем!
Прежде чем он объяснил, что графиня – вылитый Бастер Китон
[12], леди Констанс заговорила.
– Я не понимаю, – звонко и властно сказала она, – что вы здесь делаете. И я, и сэр Грегори все вам объяснили. А где результаты? Сэр Грегори считает, что вы предприимчивы. На мой взгляд, в вас не больше предприимчивости, чем…
Она остановилась, подыскивая образ, и сестра подсказала: «В слизняке». Надо сказать, волнение ее прошло. Леди Джулия снова была сдержанна и саркастична. С любопытством глядя на Пилбема, она пыталась поставить диагноз, ибо явственно ощущала, что поведение его не соответствует норме.
– Да, – одобрила леди Констанс, – именно в слизняке.
– Я бы сказала, намного меньше, – присовокупила леди Джулия.
– Меньше, – согласилась ее сестра.
– Не может быть сравнения, – завершила дуэт леди Джулия. – Слизняки бывают очень проворными.
Пилбем терял задор. Он даже хмурился. Слабо владея разумом, он все-таки подозревал, что с ним не особенно любезны.
Пилбемы как таковые умели постоять за себя. Не трогай их – и они не тронут, но перейди черту – и жди страшной расплаты. Именно Пилбем, Эрнст Уильям, из Ист-Далиджа, подал в суд на соседа, который кидал улиток через изгородь. Другой Пилбем, Клод, отказался сдать шляпу и зонтик в Музее естественной истории. Перси был их достоин.
– Вы назвали меня слизняком? – проверил он на всякий случай.
– Это метафора, – сказала леди Джулия.
– А! – успокоился он. – Тогда ладно.
Леди Констанс снова приступила к обвинительной речи:
– Вы до сих пор не выяснили…
Пилбем игриво улыбнулся:
– Да? Не выяснил?
– А что? Выяснили?
– Еще как!
– Тогда почему вы нам не скажете? Где она? Вы говорили, что в столе ее нет. Что ж, Галахад ее отдал?
– Отдал. Ну, у вас такой Бич…
– Бич?
– Проникая вглубь, – подсказала леди Джулия, – я думаю, речь идет о Бидже.
Леди Констанс издала радостный вопль. На это она и не надеялась. Кто-кто, а дворецкий ей подчинялся.
– О Бидже? – Глаза ее загорелись. – Я его немедленно вызову!
Пилбем искренне рассмеялся:
– А чего звать? Толку не будет. Не-е-ет, не будет…
Леди Джулия диагноз поставила.
– Простите за нескромность, – сказала она, – вы, часом, не напились?
– Напился, – радостно ответил сыщик.
– Так я и думала.
Сестру ее занимало не столько его физическое состояние, сколько темнота его речей.
– Выпил, знаете, – развил тему Пилбем. – Шам-пан-нссс-и-ик! На голодный желудок.
– Тебя волнует желудок мистера Пилбема, Конни? – осведомилась леди Джулия.
– Нет, Джули, не волнует.
– Равно как и меня. Не отвлекайтесь, мой друг. Почему не будет толку, если мы вызовем Биджа?
– У него ее нет.
– Вы говорили – есть.
– Нет. Была. Отдал Ронни.
– Моему сыну?
– Ага. Я его зову Ронни.
– Как мило!
– Он хотел мне шею свернуть.
– Да, конечно, это сближает. Значит, рукопись у Ронни?
– Нет.
– Вы говорили – у него.
– Была. Дал Бонти Модкину.
– О, я не могу! – вскричала леди Констанс.
Пилбем огляделся, но не понял, что взволновало хозяйку. Видимо, померещилось.
– Да оставь ты его, – продолжала прекрасная леди, – он заговаривается.
– Постой, Конни. Может быть, я ошибаюсь, но что-то из этого выйдет. Рукопись передают по цепочке. Еще немного – и мы узнаем, кому ее вручил Бодкин.
Пилбем звонко рассмеялся:
– Вручил! Ловко, а? Вручил! Да я за ней ползал под кровать!
