Зина не ответила. Она словно не слышала Кравца и только низко опустила лицо над машиной. Кравец улыбнулся Юре грустной улыбкой, поднял брови, слегка развел руками и вышел.
Юра отошел к пульту и украдкой взглянул на девушку. У нее было милое и какое-то безнадежно усталое лицо. Что все это значит: «Владимир Сергеевич действительно приехал сюда инспектировать?» «Учти, он хороший друг Владимира Сергеевича». «Провалитесь вы все в тартарары!» Юра чувствовал, что все это означает что-то нехорошее. Он испытывал настоятельную потребность во что-то вмешаться. Уйти и оставить все в таком же положении было решительно невозможно. Он опять посмотрел на Зину. Девушка прилежно работала. Никогда он еще не видел, чтобы такая милая девушка была так печальна и молчалива. «Да ее же обидели! – подумал вдруг он. – Ясно как Солнце, что ее обидели. Обидели на твоих глазах человека – и ты виноват, – машинально вспомнил он. – Ну ладно…»
– Это что? – громко спросил Юра и ткнул пальцем наугад в одну из мигающих ламп. Зина вздрогнула и подняла голову.
– Это? – сказала она. В первый раз она подняла на него глаза. У нее были необыкновенно синие большие глаза.
Юра храбро сказал:
– Вот именно, это.
Зина все еще смотрела на него.
– Скажите, – спросила она, – вы будете работать у нас?
– Нет, – сказал Юра и подошел вплотную к столу. – Я не буду у вас работать. Я здесь проездом. Я спешу на Рею. Не на ту рею, на которой вешали пиратов, а на спутник Сатурна. И никакой я не друг Владимира Сергеевича, а просто мы слегка знакомы. И я не любимчик. Я вакуум-сварщик.
Она провела ладонью по лицу.
– Погодите, – пробормотала она. – Вакуум-сварщик? Почему вакуум-сварщик?
– А почему бы и нет? – сказал Юра. Он чувствовал, что каким-то непостижимым образом это имеет огромное значение, и очень хорошо для этой милой печальной девушки, что он именно вакуум-сварщик, а не кто-то другой. Никогда он еще так не радовался тому, что он вакуум-сварщик.
– Простите, – сказала девушка. – Я вас спутала.
– С кем?
– Не знаю. Я думала… Не знаю. Это не важно.
Юра обошел стол и остановился рядом с нею, глядя на нее сверху вниз.
– Рассказывайте, – потребовал он.
– Что?
– Все. Все, что здесь делается.
И вдруг Юра увидел, как на блестящую полированную поверхность стола закапали частые капли. У него подкатил ком к горлу.
– Ну вот еще, – сердито сказал он.
Зина затрясла головой, и брызги полетели в разные стороны. Он испуганно оглянулся на люк и грозно сказал:
– Прекратите реветь! Какой срам!
Она подняла голову. Лицо у нее было мокрое и жалкое, глаза припухли еще больше.
– Вам… бы… так, – проговорила она.
Он достал носовой платок и положил ей на мокрую ладонь. Она стала вытирать щеки.
– Опять глаза красные будут, – сказала она почти спокойно. – Опять он за обедом будет спрашивать: «В чем дело, Зинаида? Когда же кончатся ваши эмоции?»
– Кто это вас? – тихо спросил Юра. – Кравец? Так я пойду и сейчас набью ему морду, хотите?
Она сложила платок и попыталась улыбнуться. Затем она спросила:
– Слушайте, вы правда вакуум-сварщик?
– Правда. Только, пожалуйста, не ревите. В первый раз вижу человека, который плачет при виде вакуум-сварщика.
– А правда, что Юрковский привез на обсерваторию своего протеже?
– Какого протеже? – изумился Юра.
– У нас тут говорили, что Юрковский хочет устроить на Дионе какого-то своего любимца – астрофизика…
– Что за чушь? – сказал Юра. – На борту только экипаж, Юрковский и я. Никаких астрофизиков.
– Правда?
– Ну конечно, правда! И вообще – у Юрковского любимцы! Это же надо придумать! Кто это вам сказал? Кравец?
Она опять помотала головой.
– Хорошо. – Юра нашарил ногой табурет и сел. – Вы все-таки рассказывайте. Все рассказывайте. Кто вас обидел?
– Никто, – сказала она тихо. – Я просто плохой работник. Да еще с неуравновешенной психикой. – Она невесело усмехнулась. – Наш директор вообще против женщин на обсерватории. Спасибо, что хоть не сразу на Планету вернул. Со стыда бы сгорела. На Земле пришлось бы менять специальность. А мне этого вовсе не хочется. Здесь у меня хоть и ничего не получается, зато я на обсерватории, у мощного ученого. Я ведь люблю все это. – Она судорожно глотнула. – Ведь я думала, что у меня призвание…
Юра сказал сквозь зубы:
– В первый раз слышу о человеке, чтобы он любил свое дело и чтобы у него ничего не получалось.
Она дернула плечом.
– Ведь вы любите свое дело?
– Да.
– И у вас ничего не получается?
– Я бездарь, – сказала она.
– Как это может быть?
– Не знаю.
Юра прикусил губу и задумался.
– Послушайте, – сказал он. – Послушайте, Зина, ну, а другие как же?
– Кто?
– Другие ребята…
Зина судорожно вздохнула.
– Они здесь стали совсем другие, чем на Земле. Базанов всех ненавидит, а эти два дурачка вообразили невесть что, перессорились и теперь ни со мной, ни друг с другом не разговаривают…
– А Кравец?
– Кравец – холуйчик, – равнодушно сказала она. – Ему на все наплевать. – Она вдруг растерянно посмотрела на него. – Только вы никому не говорите того, что я вам здесь рассказала. Ведь мне совсем житья не будет. Начнутся всякие укоризненные замечания, общие рассуждения о сущности женской натуры…
Юра сузившимися глазами смотрел на нее.
– Как же так? – сказал он. – И никто об этом не знает?
– А кому это интересно? – Она жалко улыбнулась. – Ведь мы – лучшая из дальних обсерваторий…
Люк распахнулся. Давешний беловолосый парень просунулся по пояс в комнату, уставился на Юру, неприятно сморщив нос, затем взглянул на Зину и снова уставился на Юру. Зина встала.
– Познакомьтесь, – сказала она дрожащим голосом. – Это Свирский, Виталий Свирский, астрофизик. А это Юрий Бородин…
– Сдаешь дела? – неприятным голосом осведомился Свирский. – Ну, не буду мешать.
Он стал закрывать люк, но Юра поднял руку.
– Одну минуту, – сказал он.
– Хоть пять, – любезно осклабился Свирский. – Но в другой раз. А сейчас мне не хочется нарушать ваш тет-а-тет, коллега.
Зина негромко охнула и прикрыла лицо рукой.
– Я тебе не коллега, дурак, – тихо сказал Юра и пошел на Свирского. Свирский бешеными глазами глядел на него. – И я буду говорить с тобой сейчас, понял? А сначала ты извинишься перед девушкой, скотина этакая.
