Подымается чья-то лохматая голова и вяло замечает:
– Это искусственная кожа, керза… там больше резины, чем кожи. Нельзя варить.
– А-а-а! – дико вскрикивает Суслов и пытается подняться, но слабые руки подламываются. – Я есть хочу! Я есть хочу!
– Замолчи! Замолчи, сволочь! – кричит шофер Панин, маленький лысый человечек. – Изобью!
Панин подходит к Суслову и долго бьет его кулаком по опухшему, давно небритому лицу.
Я снова принимаюсь бессмысленно считать:
– 1, 2, 3, 4, 5, 6…
Из угла в угол, как маятник, ходит по палатке жулик Колька Сом, высокий, бледный, чуть седеющий, с горбинкой на хрящеватом носу. Иногда он останавливается, хищно всматривается в кого-нибудь, ухмыляется и снова начинает ходить, бодро и солидно. Он был глава жулья в нашей палатке. Боялись его не только политические арестанты, но и урки. Слово его – закон. Непокорных он нещадно избивает. Однажды ночью он задушил подушкой мелкого урку, стащившего у кого-то из жулья хлеб, – об этом рассказывали шепотом.
Прогуливаясь, он останавливается возле Никиты Иваныча, долго смотрит на него и негромко осведомляется:
– Шьешь, старичок?
– Шью… – спокойно отвечает Никита Иванович.
– А мне вот скучно, – докладывает Сом.
– Так ты займись чем-нибудь… – советует старик.
– Нечем, папаша. Работать не умею и не люблю. Воровать не у кого… Разве убить кого?
– И это дело…
– Тебя, что ль? – усмехнулся Сом.
– Можно и меня… – также спокойно ответил старик. – Пожалуй, убей. Одним грешником меньше будет.
Сом присел на корточки и весело заглянул старику в лицо, доставая из кармана замусоленную колоду карт.
– Или знаешь что: давай на твою бороду в карты сыграем. Я проиграю – рубль тебе дам. Ты проиграешь – не взыщи: отрежу бороду по самые уши. Как? А?
– Пошел, пошел! – рассердился старик, но вдруг положил на колени шитье, подумал и, хитро прищурившись, спросил:
– Сом, ты сказки любишь?
– Уж и до чего люблю! – оживился Сом. – А ты что – сказочник?
– Ну какой я сказочник! Вот он… – старик показал на меня. – Вот он, брат, сказочник… Зовут его Серёгой… из студентов…
Сом дернул меня за ногу.
– Слушай, ты, Серега! Пойдем к нам сказки рассказывать. Вставай! Вставай, что ль!
Я молчал, не зная, что ответить. Никита же Иваныч подтолкнул меня, я понял, что надо идти.
– Слаб он… – пожаловался старик. – Его бы подкормить.
– Подкормим… – пообещал Сом. – Вставай!
При слове «подкормим» меня словно кто гвоздем уколол: я мгновенно вскочил на ноги. Через минуту я уже сидел на верхних нарах, окруженный жуликами, и прямо из ведра ел большой ложкой «затируху», давясь и не пережевывая куски теста. Ничего более вкусного я никогда не ел за всю мою жизнь. Я до сих пор отчетливо помню солоновато-кисловатый вкус этой «затирухи». Сом сидел на корточках против меня и, подмигивая товарищам, приговаривал:
– Вот так жрет! Вот так наворачивает!
Я думал лишь об одном: больше съесть и скорее. Как можно больше.
– Ты про что будешь рассказывать? – осведомился у меня курносый урка Пончик.
Я не отвечал, боясь потерять время на слова. Однако после того, как я съел литра два «затирухи», Сом неожиданно вырвал у меня ведро и спрятал за спину.
– Зачем? – чуть не плача, вскрикнул я. – Дай еще!
– Не дам! – кратко и решительно ответил Сом. – А то загнешься. Когда человек долго не ел, нельзя ему сразу много давать – кишки завернутся. Кто же нам тогда сказки будет рассказывать!
– Сом, пожалуйста, дай!
– Завтра дам.
Минут десять я молча лежал, облизывая губы. Вот так счастье привалило мне! Зачем рассказывать сказки? Кому? Разве то, что случилось со мной – уже не сказка? Ай да Никита Иваныч!
Тут я впервые вспомнил о старике и попросил Сома дать и ему «затирухи». Сом приказал Пончику отнести старику в пустой консервной банке «затирухи», но предупредил:
– Только смотри: заверни банку во что-нибудь и вызови старика из палатки, а то «шакалы» отнимут у него.
Меня торопили с рассказом. После некоторого колебания я выбрал «Графа Монте-Кристо». Кажется, никто и никогда не слушал меня с таким напряженным вниманием, как слушало меня тогда ночью на нарах жулье. Они напоминали больших детей. Еще до изолятора я замечал, как любят заключенные слушать разного рода истории, и чем нереальнее, чем фантастичнее эти истории, тем с большим удовольствием слушаются они. Видимо, страшная действительность заставляла людей искать забвения в ином мире, в мире вымыслов и фантастики. Затаив дыхание и не спуская с меня глаз, слушали жулики «Графа Монте-Кристо». Они услужливо крутили мне цигарки, прикуривали и совали зажженную цигарку мне в губы – лишь бы я не отвлекался и не прерывал рассказа. Взволнованно переживали острые моменты, вскрикивали, дружно и злобно обрушивались на тех, кто плохо понимал и часто переспрашивал что-либо. Помню, что восторг их достиг вершины в том месте, где граф бежит из тюрьмы. Со всех сторон послышались восклицания:
– Ловко!
– Ай да парень!
– Вот бы хороший жулик из него вышел!
– Хо-хо! Мертвеца вынул из мешка, а сам залез! Отчубучил номер!
– А аббат, ребята, тоже деляга был! Дураком прикидывался, а знал, где клад зарыт!
Кажется, в первую ночь я и закончил на побеге графа. Закончил нарочно на интересном месте – решил растянуть роман на несколько дней. Уже светало, когда стали укладываться спать. Мне не надо было идти к вахте и клянчить паек – жулье предупредило меня, что еды мне будет вдоволь. Вновь меня накормили. Поев, я блаженно вытянулся. Сом сунул мне под голову свою подушку, – кажется, он был единственным обладателем такой роскоши во всем изоляторе. Подушку! Подумать только – я спал на подушке! Кто-то заботливо укрыл меня бушлатом.
С этой ночи для нас с Никитой Иванычем началась в самом деле сказочная жизнь. Мы ели досыта (жутко теперь подумать: ели, конечно, чужие пайки, пайки украденные, но тогда об этом не думалось), у нас появились новые гимнастерки и нижнее белье, мы никого не боялись. Влияние мое на жуликов все увеличивалось. Все чаще и чаще я стал просить у Сома хлеба и «затирухи» то для одного, то для другого политического арестанта. Словом – «жить стало лучше, жить стало веселей», как говорит товарищ Сталин.
Но всему бывает конец, пришел конец и моей «сказке». После «Графа Монте-Кристо» я рассказал «Монмартрскую сироту» Луи Буссенара, «Всадника без головы» Майн Рида, «Баскервильскую собаку» Конан Дойля и приступил к «Тайне старой башни», вычитанной мною когда-то в «Ниве» и автора которой я никогда не помнил.
