На одном из каменных домов я увидел объявление, написанное ровным каллиграфическим почерком. Объявление гласило, что: «Краиведческому музею требуеца квалифицированный ночной сторож. Аплата по соглашению».
Вот здесь я, пожалуй, могу быть принят. Ведь нужен-то всего-навсего сторож!
Войдя в здание краеведческого музея, я спросил у первого попавшегося человека – поджарой старушки: где можно увидеть директора?
– А вона в конце коридора дверь… – показала пальцем старушка.
Я нашел кабинет директора и постучался.
– Войдите!
В обширном кабинете сидело четыре человека. Один, очевидно, сам директор, был еле виден из-за стола – так он был мал. На его птичьем, тусклом и потном лице уныло смотрел неопределенного цвета глаз; второй закрывался тяжелым, видимо больным, коричневым веком. Ворот гимнастерки наглухо застегнут, но несмотря на это тонкая шея торчала из него, как из свободного хомута. Справа и слева от маленького человечка сидели еще двое: стройный молодцеватый милиционер, подстриженный под ультракороткий «бокс», и здоровенный малый в огромных роговых очках. Возле дверей за маленьким столиком с пишущей машинкой сидела молоденькая, завитая в кудряшки девушка. Она подперла подбородок руками и слушала беседу мужчин.
– В чем дело? – спросил басом, никак не вязавшимся с его карликовой фигурой, маленький человек.
Я растерялся, я не ожидал увидеть милиционера. При виде милиционера или человека из НКВД мне всегда делалось как-то не по себе. При чем тут милиционер?
– В чем дело же? – повторил вопрос карлик.
Я посмотрел в его единственный глаз и промямлил:
– Мне хотелось бы увидеть…
– Что такое? – раздраженно проговорил карлик. – Говорите громче. Я плохо слышу.
– Директора музея…
– Ну, я!
– Я по объявлению. Вам требуется ночной сторож… Так вот я хочу поступить…
Все трое переглянулись, девица откровенно фыркнула.
– Вы? Хотите в сторожа-а? – протянул удивленно директор.
– А почему – нет? – в свою очередь спросил я.
– Да-а… Но… вы же молодой человек… Можете на фабрике устроиться или еще где-нибудь. Почему – в сторожа? Это дело стариковское… Непонятно что-то…
– А где работал до сих пор? – спросил милиционер, чуя, видимо, профессиональным чутьем, что дело неладное. Он даже одернул гимнастерку и поправил привычным жестом ремень с наганом, как бы приготовляясь к сражению.
Я уже знал, как будет развиваться все дальше. Я скажу правду, и меня тут же выпроводят.
– Где я работал до сих пор? – переспросил я. – Могу ответить: я год сидел в тюрьме и четыре года работал в исправительно-трудовом лагере как политический заключенный…
Девица сразу съежилась и отодвинулась вместе со стулом в сторону.
Я обозлился.
– Что вы шарахнулись? Я не прокаженный.
Девица покраснела и опустила голову.
– А-а-а… – многозначительно кивнув головой, протянул милиционер, – сидел, значит, как враг народа?
– Вот-вот, – охотно согласился я.
Как-то само собой инициатива разговора перешла к милиционеру.
– А давно освободился из лагеря? – снова спросил он.
– Да уж несколько месяцев…
– Работал где?
– Еще нигде. Никуда не принимают.
– Как это – не работал? – возмутился милицио нер. – Разве без работы можно жить? У нас все работают. Если хочешь знать, мы имеем право привлечь тебя к ответственности по статье 35-й, как человека без определенных занятий… Это мы можем. Насчет того, что ты работы найти не можешь, – это ты врешь. У нас в стране работы сколько хочешь…
– Так вот возьмите меня сторожем в музей…
Милиционер крякнул и показал на директора.
– Это – как он. Я тут не хозяин. Он – хозяин.
– Нет, – вздохнул карлик. – Нам требуется квалифицированный ночной сторож…
– Я обучусь скоро сторожить, – пообещал я.
– Нам бы старичка, – продолжал карлик. – Енти хорошие сторожа. Вы молодой… Вам несподручно. Вы уж на завод или на фабрику поступайте. И вообще, у нас тут всякие експонаты, ценности… на тыщи рублей… Нет, пожалуй, вы не подойдете… – решительно отрезал он.
– А может – подойду? – настаивал я.
– Нет-нет, гражданин, не подойдете.
– Это он правду говорит, – вмешался милиционер. – Здесь тебе не место. Молодой, и вдруг – сторож. Да и сам должен понимать: ты из тюрьмы, преступник, доверия тебе нет…
– Да ведь я не за кражу, и не за убийство, и не за грабеж сидел! – почти крикнул я.
Милиционер рассмеялся.
– Чудной ты человек али больно хитрый. Преступник останется преступником. И вот что, голубчик, я тебе скажу: покажь-ка документы, – милиционер даже встал, осененный этой мыслью. В самом деле, как это он раньше не догадался справиться у такого подозрительного субъекта о такой важной вещи? Да с этого и начинать нужно было!
Я сунул руку в карман, достал документы и подал милиционеру. Тот разложил их на столе.
– Так-с… паспорт… Справка об освобождении из места заключения… Справка из военного комиссариата… А с места работы, значит, нет?
– Откуда же она будет, если я не работаю?
– А на какие средства живешь? – не унимался милиционер.
– Ни на какие.
– Как – ни на какие?
– Очень просто – голодаю. Два дня не ел.
Наступило неловкое молчание. Даже грозный милиционер задумался и потупил глаза. Девица участливо посмотрела на мой живот. Оправившись, милиционер снова пошел в атаку.
– Хорошо, это два дня. А раньше-то ты ел что-нибудь?
– Камни глотал, – огрызнулся я.
– Это ты врешь. На камнях человек далеко не уедет… Это ты врешь. Может – воровал? Скажи по совести.
Я молчал.
– Вот что, голубчик, – вразумительным тоном сказал милиционер, – скажи спасибо, что на таких хороших людей нарвался. Забирай свои документы и уматывай поскорей отсюда, пока я тебя в отделение не отправил… Бери…
Я взял документы, машинально сунул их в карман и, не говоря ни слова, вышел.
– Может, повеситься? – вслух спрашивал я себя, медленно идя по раскаленному тротуару. – Или действительно начать воровать? Хорошая мысль…
Дома, на лестнице, я столкнулся лицом к лицу с Галиной.
– Идет шалопай – прошептала она. – Все равно время придет – донесу, что у нас враг народа живет. Я за вас не хочу получать выговора от комсомольской ячейки, что врага просмотрела.
Я прошел мимо.
