«Опять – на каторгу!» – мелькнуло у меня. Я уже кое-что слышал об этих торфоразработках – для вольнонаемных рабочих-лишенцев почти те же условия труда, что и для заключенных.
– Зачем же мне добровольно идти в лагерь, посудите сами! – запротестовал я, – я уже отбыл свои пять лет… И потом – я мог бы больше принести пользы, если бы…
Огородников раздраженно перебил меня:
– Где вы больше принесете пользы – позвольте уж это нам, партийцам, знать. Повторяю: хотите на торфоразработки?
– Подумаю… – уклончиво ответил я, подымаясь. – А больше вы мне ничего не предложите?
– Нет.
– Ничего?
– Нет.
О, как я его ненавидел в эту минуту! Я встал и, еле сдерживаясь, чтобы не ударить его, кратко бросил:
– Спасибо. До свидания.
– Всего хорошего…
Я вышел. Палило солнце. Громыхали телеги, грузовики. Пыль стояла столбом. Было нестерпимо душно.
Я ушел далеко за город и повалился в тень, в траву на берегу сверкающей под солнцем реки. Здесь было тихо, прохладно, щебетали птицы, дурманяще пахли русские цветы. И здесь, в тиши, под голубым небом моей милой, несчастной родины у меня родились иные мысли, мысли, приведшие меня через несколько лет в эмиграцию, мысли, придавшие мне сил…
Борьба!
Только ради этого стоит жить!..
Приложение
Перед Вами – сохранившаяся часть рукописи С. Максимова из семейного архива родного брата писателя – Николая Сергеевича Пашина (Пасхина). Это фрагмент неизданной книги писателя «Одиссея арестанта», включающий страницы с названием рукописи и началом первой главы «Мост через Лунь-Вож». Из начала этой главы Максимов сделал рассказ «Пианист», убрав часть текста на первой странице. В рассказе «Пианист» речь идет о московском пианисте Всеволоде Федоровиче (в рассказе фамилия не указана, а в рукописи указано, что фамилия пианиста Томпсон – это реальный человек, и таких примеров в рассказах Максимова множество).
