Эти слова по-испански Родригес сказал полным упрямства тоном, означавшим, что это конец разговора.
— Я не собираюсь говорить о нем ни с вами, ни с кем-либо другим.
Он хлопнул ладонями о стол и поднялся. Затем, склонившись и глядя Уорду в лицо, он нервно произнес:
— Кто вы такой? С какой стати вы задаете мне все эти вопросы о нем? Он не имеет никакого значения. Теперь не имеет.
Родригес был напуган, это было видно по его глазам и по тому, что его голос становился все резче и резче.
— Сядьте.
Хотя Уорд и сказал это негромким голосом, прозвучало это как приказ.
Родригес покачал головой.
— Я не могу больше отвечать на вопросы. Я не знаю, кто вы, — прибавил он, — зачем меня расспрашиваете…
— Прошу вас!
Уорд примирительно поднял левую ладонь.
— Por favor. Пожалуй, для пригласившего я был слегка грубоват. Пожалуйста, сядьте. И, прошу вас, дайте мне какие-нибудь ориентиры, как мне найти этого человека.
— Зачем вы хотеть это знать? — взвизгнул Родригес, сбиваясь на ломаный английский.
Он замер всем своим коротким коренастым телом, пристально глядя сверху вниз на Уорда.
Воцарилось молчание, пока длилось их безмолвное противостояние. Мне был слышен разговор за соседним столиком — тараторящая болтовня на мексиканском, а за спиной раздавался пронзительный голос какой-то американки.
— Ладно, я скажу вам, почему меня интересует этот человек.
Уорд жестом призвал его сесть и заказал официанту кофе.
— Y tres más tequilas
[63], — прибавил он и, обращаясь к Родригесу: — Ну давайте, присядьте, бога ради. Я не собираюсь на вас стучать!
— Что значит «стучать»?
Шотландец нахмурился. Он употребил это слово не задумываясь. Оно точно выражало его мысль, но вот объяснить…
— Скажем так, я не собираюсь идти в полицию или к другим властям. Это исключительно личный разговор. Теперь садитесь, и я объясню вам, почему меня интересует Марио Ангел Гомес.
Родригес некоторое время пребывал в замешательстве, затем, внезапно приняв решение, слегка кивнул головой и вернулся на свое место.
— О’кей, señor. Так почему же он вас так интересует?
Уорд принялся рассказывать про Айрис Сандерби и корабль, ожидающий нас в Пунта-Аренас, принесли кофе и еще три бокала текилы.
— Сеньора Сандерби должна была лететь сразу в Пунта-Аренас, но вместо того сошла в Лиме. До того как она вышла замуж за Чарльза Сандерби, гляциолога-англичанина, ее звали Айрис Мадалена Коннор-Гомес. По имеющимся у меня сведениям, Марио Ангел Гомес иногда также называет себя двойной фамилией — Коннор-Гомес, и известно, что они родственники. И вообще, у них один отец. Это так?
Родригес покачал головой.
— Я никогда не встречался с женщиной, о которой вы говорите.
Пару секунд они молча глядели друг на друга, затем Уорд сказал:
— Ладно. А как тогда насчет Карлоса? Она сказала моему другу, что он ей какая-то дальняя родня. Вы не знаете, кто его мать?
Писатель снова помотал головой.
— Парень жил в Лондоне, учился в университете, и, по данным, полученным в нашей миграционной службе, он назвался Боргалини, а своим адресом указал банк в Лиме. Почему в Лиме?
— Я не знаю.
— Не потому ли, что Ангел Коннор-Гомес в Лиме?
Родригес энергично замотал головой.
— Говорю же вам, он собирал вещи, чтобы уезжать из Буэнос-Айреса, когда я видел его в последний раз. Он не сказал, куда собирается.
— А вы спрашивали его об этом?
— Нет.
Пока подошедший официант наполнял наши чашки кофе, все молчали.
— Вы же понимаете, иногда задавать вопросы довольно опасно, — сказал Родригес, склонившись над столом.
— Так вы полагаете, что он опасен?
— Нет, этого я не говорил. Только то, что человек мало-помалу учится быть осторожным. Особенно если он писатель. Вспомните, что стало с тем вашим парнем-индийцем, который писал о Коране.
— В вашей книге нет ничего богохульного. Никто не проклинал вас и не заказывал. Чем же вы так напуганы?
Последовала напряженная пауза, пока они молча смотрели друг на друга.
— Тем, за что ему дали прозвище Ángel de Muerte?
— Нет, нет, — решительно замотал головой Родригес. — Это, скорее, связано с его разведкой в Гус-Грин. Она обернулась очень тяжелым боем. Его морские пехотинцы неожиданно напоролись на английских десантников и, обороняясь, засели в заброшенных окопах. Под командованием Гомеса они отважно сражались до последнего и почти все погибли. Видимо, тогда он и получил такое прозвище — Ангел смерти.
Он говорил по-английски, медленно произнося каждое слово, как будто наслаждаясь их звучанием.
— Это случилось как раз перед тем, как он был отозван самим Лами Дозо
[64]. Его штурманские навыки понадобились в Рио-Гранде, и именно тогда он с обеих сторон своего самолета написал «Ángel de Muerte», чтобы на транслируемой для англичан частоте говорить, что «Ангел смерти» летит со своими французскими ракетами убивать.
— Значит, это его прозвище никак не связано с «исчезнувшими»?
Немного помолчав, Родригес неуверенно пожал плечами.
— Кто знает? Как я уже говорил, слухи кое-какие ходили. Это все, что мне известно.
— Вы его об этом спрашивали?
— Прямо не спрашивал. Говорю же вам, опасно задавать такие вопросы. Но я наводил справки. Никто ничего не смог сказать мне наверняка. Никаких фактов не зафиксировано.
— Но он учился в Escuela Mecánica de la Armada?
— Si
[65].
Тогда Уорд спросил его, что случилось с отцом Айрис Сандерби, Хуаном Коннор-Гомесом.
— Он покончил жизнь самоубийством. Об этом я писал в книге. Он был председателем совета директоров и финансовым директором «Гомес Эмпориум» — большого магазина в центре Буэнос-Айреса. Когда магазин сгорел, он лишился всего, так что…
Он пожал плечами.
— Вы писали, что его арестовывали.
— Да. У компании возникли проблемы. Это было в начале Мальвинского инцидента. Возникли подозрения, что он сам поджег свой магазин. Вы понимаете, для получения страховки. Но ничего доказать не смогли, и его освободили. Это было примерно за год до его самоубийства. Страховое агентство до сих пор оспаривает это дело в суде.
