— Но здесь нигде поблизости нет спасательных станций.
— Есть на Фолклендах.
И я рассмеялся от возбуждения скоростью «Айсвика», который, поднятый огромным валом, бешено мчался в бурлящей воде его гребня. А Айан, словно черт из табакерки, высунувший снизу голову, сказал:
— Сейчас в Восточной бухте находится океанский буксир, два патрульных корабля, траулер компании «Дж. Марр» и множество самых разных иностранных кораблей, промышляющих ловлей криля и кальмаров, а кроме того, военные суда, разумеется, так что не думайте, что кроме нас тут никого больше нет.
Его массивная фигура полностью поднялась в рубку, и его сразу же швырнуло на стойку гирокомпаса. Мы не будем в одиночестве до тех пор, пока Южная Георгия не останется за кормой и мы не войдем в зону паковых льдов. Между Патагонией и Фолклендской зоной отчуждения есть даже буровые станции и, кроме того, множество антарктических баз. У Аргентины их больше десятка, три ближайшие — Марамбио, Сан-Мартин и Эсперанса.
Так продолжалось весь тот первый день, облака поднимались все выше. Видимость увеличилась настолько, что, несмотря на скорость, с которой мы удалялись, нам еще не один час были видны вершины Огненной Земли. Вот это и произвело на меня наибольшее впечатление, не огромные волны и не постоянный сильный ветер, что гнал нас вперед, а удивительная, захватывающая дух прозрачность чистого воздуха. И небо. Закат в тот день, и на следующий, был подобен алому пламени в кузнечном горне, затем, перейдя в горизонтальные полосы холодного синего и белого цветов, превратился в прозрачное зеленое сияние. Потом спустилась ночь и, будто кто-то включил фонари, зажглись звезды, такие яркие, такие невероятно прекрасные и близкие.
Когда мы удалились от земли и море чуть утихомирилось, качка стала намного меньше. Корабль продолжало поднимать и опускать, как на американских горках, но понемногу все мы, восемь человек, пришли в себя и сам собой установился распорядок жизни на борту. Энди вышел на связь с радиолюбителями Фолклендских островов и получил отчет о погодных условиях. Ангел при этом находился в рубке, и тут до меня дошло, что он почти каждый раз, когда у Энди был сеанс радиосвязи с Фолклендами, Аргентиной или Чили, ухитрялся оказаться рядом.
Сразу после рассвета четвертого дня мы увидели Южную Георгию. До острова оставалось около двухсот миль, и он показался слева по курсу в виде опрокинутых вверх ногами в зеркальном отображении бледных вершин над горизонтом. Нильс стоял за штурвалом и позвал меня проверить, действительно ли это Южная Георгия. По мере того как светало, ее очертания бледнели, но не было никаких сомнений в их реальности. Это необыкновенное явление наблюдалось под углом в шестьдесят семь градусов относительно курса, что точно совпадало с данными системы спутниковой навигации, и некоторое время оно было столь явным, что я мог различить хребет Эллардайс с горой Пейджет, вознесшей свою вершину на девять тысяч футов над уровнем моря.
А потом произошло нечто, настолько не укладывающееся в голове, что я сперва не мог в это поверить. Мы все находились на палубе и в рубке, потому как я позвал всех взглянуть на необычный вид вулканического острова, на котором похоронен Шеклтон, сверкающего белым сиянием, словно перевернутый вверх ногами свадебный торт. Вдруг раздался резкий треск, как будто отломился кусок льда, и, обернувшись, я успел увидеть, как альбатрос, следовавший за нами перед этим полтора дня, поджав левое крыло, стал заваливаться в сторону. Я увидел его открытый клюв, услышал крик, а потом он упал в воду у нас за кормой, сложив свои восьмифутовые крылья, неловко отгибая левое и волоча его по поверхности воды.
Я был настолько удивлен, настолько потрясен, что так и стоял, позабыв про Южную Георгию, неотрывно глядя на птицу, которую мы по книжке, имевшейся у нас на борту, определили как молодую особь королевского или странствующего альбатроса. Почти два дня он сопровождал «Айсвик» в воздухе, так непринужденно паря в потоке ветра, что я начал относиться к нему как к воплощению духа Антарктики, и вот теперь он в воде, не имея сил взлететь.
Вдруг все подняли головы вверх, глядя на крышу рубки. Я бросился наружу, уже догадываясь, что увижу. Там стоял Коннор-Гомес со своим ружьем калибра 0,22 дюйма в руках, тонкий дымок поднимался из его дула. Он улыбался нам сверху, довольный тем впечатлением, которое на нас произвела его выходка.
— Ублюдок! — сказал я, непроизвольно выбрав особенно обидное для него оскорбление. — Вы что, не соображаете?..
— Да, я знаю эту легенду. — Он заулыбался еще шире. — Но вы же видите, я не убил птицу, только ранил в крыло. В сустав.
— Зачем?
Он пожал плечами.
— Почему бы и нет? Убедился, что по-прежнему стреляю метко и ружье в порядке.
— Могли бы найти себе другую мишень.
— Он нас преследовал.
Все мы молча глядели на него.
— В каком смысле? — спросил кто-то негромко.
— Никто и ничто, даже птица, не может меня преследовать. — Он так тихо это произнес, что я едва расслышал. — Когда я в пути.
Не безумен ли он? Его взгляд обратился вдаль, к горизонту. Южная Георгия исчезла, солнце слепило золотыми бликами на волнах. Я обернулся к корме, но альбатроса уже не было видно. Энди отвернулся. Для него то была птица, ничего более. Однако для Гоу-Гоу все было иначе. Она смотрела вдаль невидящими глазами, в которых стояли слезы. Может, для потаенных уголков ее отчасти аборигенской души эта птица символизировала «время сновидений»
[139]?
Этот случай, как мне кажется, полностью выявил сущность этого человека. Однако, когда я сказал об этом Айану, он только пожал плечами.
— Один выстрел, раненная в крыло птица, и он завладел вашим вниманием, все ошарашенно на него глазели, да.
Неспешно кивнув, он отвернулся.
— Он любит быть в центре внимания, — проворчал он по пути в свою каюту.
Позже в тот же день, думаю, мы пересекли линию антарктической конвергенции, границу, на которой холодная приполярная вода уходит с поверхности под более теплые воды. Море стало очень неспокойным, и резко понизилась температура воздуха, что сопровождалось увеличением облачности и силы ветра. К вечеру система спутниковой навигации показывала снос течением со скоростью в два узла в северо-восточном направлении. На следующее утро, когда мы были на полпути от Южной Георгии к Южным Оркнейским островам, мы ощутили на себе его во всю силу: с юго-запада, со стороны похожей на рог Земли Грэхема, почти непрерывно дул ветер ураганной силы.
Бо́льшую часть следующих трех дней мы неслись с бешеной скоростью в полном бакштаге. В какое-то время условия стали настолько тяжелыми, что корабль едва не разворачивало на гребнях высоких волн и опасность перевернуться была довольно реальной. Если бы экипаж был более опытным, думаю, я мог бы бросить плавучий якорь и дрейфовать с убранными парусами. Корабль шел иногда на такой скорости, что, казалось, мог перекувыркнуться вперед, так как время от времени по-настоящему гигантская волна вздымалась у нас сзади и справа.
